Раньше он никогда не пытался произносить это заклинание – как он рассказал ей потом. Он не был уверен, что обладает силой, достаточной, чтобы повторить заклинание еще раз. Он тяжело опирался на плечо Дирки, и они шагали по лесной тропе, через убранные поля, мимо пасущихся коров – к покою «Ноктюрна», который юный Андор Мерривил только что унаследовал от отца.
Она никогда не говорила Андору, почему бежала с родины, она лишь сказала, что не могла иметь детей. Через несколько месяцев они сыграли свадьбу, и он поведал ей о своем несчастье.
«Мои дети будут жестоки и злы. Когда ты сказала, что бесплодна, я обрадовался, ведь я смогу заботиться о тебе. Я хочу иметь детей, – признался он, – а в этой земле наверняка нет недостатка в сиротах».
Его слова оказались неверны. В Линде жили большими семьями. Когда умирали родители, детей забирали родственники. Круглые сироты не успевали дожить до того момента, когда могли оказаться в «Ноктюрне». И в последовавшие годы Дирка уже пыталась смириться с судьбой.
Теперь она смотрела на Джонатана – прекрасного, светленького малыша, отданного ей на попечение, – наклонилась над корзиной, смахнула слезы радости.
Радость ее оказалась недолгой. Как только Лео поцеловал ребенка на прощание и зашагал обратно в крепость, мальчика словно подменили. Джонатан почти не спал, все время кричал и визжал. Хотя его крики были несомненно вызваны голодом, он отпихивал соску, через которую Дирка поила его козьим молоком. Его тельце извивалось, выгибалось дугой, он пытался вырваться из заботливых рук Дирки. Всякий раз, когда к нему кто-нибудь приближался, шрамы на его щеке – «знак огня» – так назвал их Ивар – наливались гневной краснотой.
Ивар делал для Дирки и ее мужа все что мог. Простенькое заклинание давало несчастным супругам несколько часов покоя каждую ночь. С трудом колдун сумел успокоить младенца, так чтобы Дирка могла его кормить.
– У ребенка сильная воля, – сказал им Ивар. – Неблагоразумно слишком часто применять к нему насилие. – Он заметил взгляд Дирки и поспешил добавить: – Я буду помогать вам еще одну неделю. Если Джонатан все же не примет вас к тому времени… что ж, нужно будет что-то делать.
Дирка и Андор ждали и надеялись, но, несмотря ни на что, вопли и крики Джонатана становились все громче. Наконец они приняли единственное остававшееся решение и попросили Ивара позвать брата Лео.
Дирка молилась, чтобы появление монаха не повлияло бы на ребенка, чтобы она могла попросить Ивара продолжать помогать им. Но она уже знала, что будет. Как только пришел Лео, ребенок тут же утих. Как только Лео взял его на руки, мальчик довольно зачмокал и, прижавшись головкой к плечу монаха, спокойно уснул.
– Быть может, младенец уже призван, – прошептал Ивар Лео.
Монах кивнул и положил спящего ребенка в корзину, в которой так недавно принес его в «Ноктюрн». Вместо старого шерстяного одеяла там лежало новенькое, пестрое, из толстой шерсти, и мягкая подушка. Дирка протянула монаху мешок, полный детской одежды и незатейливых погремушек. Она думала, что сможет проститься, но, наклонившись, чтобы в последний раз поцеловать ребенка, почувствовала, что не может больше сдерживать слез, и разрыдалась.
– Отдохни перед обратной дорогой, – предложил Лео Ивар. Андор принес ужин, и они втроем сели за стол.
Наверху, в свежепобеленной комнатке, которую они с Андором предназначали ребенку, сидела одинокая Дирка, качая корзину с младенцем на коленях. Она пела спящему мальчику так, как будто лишь сейчас Джонатан наконец-то принадлежал ей.
– Это к лучшему, – сказал Андор, когда Лео ушел. – Может, нам удастся найти кого-то другого, кому нужна семья.
– Да, – без выражения ответила Дирка, зная, что Андор, несмотря ни на что, любит ее. Она ни разу не улыбнулась, хотя муж изо всех сил старался развеселить ее. Семена горечи глубоко проникли в ее душу. Ни один ребенок не сможет заменить ей этого мальчика с серебряными волосами, которого она так и не смогла сделать своим.
Глава 8
«Однажды я уже искушал их напрямую, разбив их сокровенные мечты и уничтожив действие молитв пустыми видениями. Когда-то, когда я был гораздо сильнее, когда я лишь начинал привыкать к этой страшной судьбе, я обратил вспять их псалмы на них же, послав огненный дождь, который уничтожил почти весь их Орден, а заодно и их храм. Каждая битва забирает у меня силы – результаты же, хотя и приносят удовольствие, но вряд ли стоят затраченных усилий. Теперь я заслоняюсь своей силой, как щитом. Стражи думают, что моя сила иссякла, – я ведь хорошо скрываю ее и применяю, лишь когда действительно должен.
Но я уже смог посеять в них сомнения. Теперь тень моя сидит у кроватки моего сына, нашептывая обещания, вкладывая эти мысли в его чистый, невинный еще рассудок, и чувствует, как растет его сила – и моя вместе с ней. Мой сын. Мой единственный сын. Единственное существо, которое я когда-либо осмеливался любить. Я жду тебя».
За годы, прошедшие после исчезновения Лейт, Джонатан вырос и стал умным и послушным юношей. Его волосы потемнели, но сохранили серебряный отблеск, а детская голубизна глаз приобрела странную серебристую тень, становившуюся с годами все заметнее. Со временем пять одиноких мужчин, заботившихся о нем, позабыли, как отчаянно и громко вопил младенец, как настойчиво он требовал вернуть его домой – в крепость. После столь долгих лет затворничества мальчик стал для Стражей лучом света, лучом надежды.
Несмотря на замкнутость той жизни, что вели послушники Ордена, Стражи многому смогли научить Джонатана. Совсем маленьким он уже начал узнавать историю, географию и экологию Марковии и соседних земель от брата Маттаса. Старый монах отделял факты от вымыслов, описывая существа, живущие в горах и пустынях, а также под земной поверхностью. Он научил Жона многому и лишь о Полотне не упоминал никогда. Братья верили, что для того, чтобы Джонатан действительно по-настоящему был призван, он не должен ничего знать о Полотне заранее. Но все остальные легенды Маттас поведал мальчику без утайки. Не в силах увидеть, какой эффект производят его рассказы, старый монах прислушивался к страху в голосе Джонатана, страху, который говорил старику, что его слова услышаны и поняты.
«В этой земле страх очень силен», – этими словами он заканчивал почти каждый урок.
