голоса. И я говорю: – Я не думаю, что ты мне правду сказала. Всю правду. – Прямо как в сцене ухаживания по ТВ. Видите ли, я знала Миртл. Знала, Миртл вполне может выкинуть какую-то пакость. Не то чтобы я ее целиком обвиняла, зная Майкла. Майкл с успехом толкал ее в руки другого мужчины, причем не однажды. Брак у них был ужасный.
Миртл немножечко надула губы. Они были у нее накрашены этой самой помадой «Голдеи Фрост».
– Ну, – сказала она, – он думает, я кручу с Чарли Эваисом.
– Разве ты с ним не крутишь?
– Ну, ничего тут такого не было. И, в любом случае, Майкл ведь сам шляется, правда? Да еще пьет. И ругается. – Она фыркнула, точно леди. В нашей семье никогда особенно не любили ругаться.
– И что ты хочешь сделать? – спросила я.
– Преподать ему урок, – сказала Миртл. – Пусть немножко попробует самостоятельно прокормиться и поухаживать за собой. К тому же я даже вполглаза не сплю. Пусть попробует сорвать свое гнусное настроение у кухонной плиты, скажем так. Я хочу прийти и немножко пожить у вас в свободной комнате. Только чтоб он не знал, ясно? Пускай побеспокоится. Вдобавок я не собираюсь терпеть, чтоб меня вот так били.
– Ты не можешь пойти и немножко пожить у мамы с папой, а?
– Я тебя умоляю. Ведь она начнет талдычить, мол, я тебе говорила, и нести всякую мутоту. – Были у Миртл такие выражения, которые употреблялись и в нашей школе. – Будет тайком злорадствовать, что у меня все наперекосяк, ей, в любом случае, никогда Майкл не нравился, и прочая мутота. – Она часто повторялась. – Пусть опомнится, вот и все. Пусть подергается. Вдобавок… – И она опять повторила, что бить себя не позволит. Бедная Миртл. У нее никогда не было особого здравого смысла. По-моему, она в самом деле думала, будто так привлекательна, будто Майкл ее в самом деле так любит, что ее отсутствие разорвет ему сердце, и, когда она снова вернется к нему, он просто взбесится, точно публика на викторине. Так или иначе, я говорю:
– Ладно, неси вещи в обеденный перерыв.
В обеденный перерыв мы шли домой и ели готовый обед, который я оставляла в духовке, типа запеканки или пирога с яйцами и с беконом. Я убегала в двенадцать тридцать, а Говард в час, так что все стояло на столе, когда он добирался в десять минут второго, а поскольку босс обычно ему разрешал отправляться домой в какой-нибудь подержанной машине с рекламой на дверцах, он мог подбрасывать меня назад в супермаркет где-нибудь в двадцать минут второго, немножечко поздно, но про это никто никогда ничего не сказал. Потом Говард возвращался домой, мыл посуду и в два был готов к возвращению в центр торговли подержанными автомобилями. Вечером мы пили чай – с пирогом, с кексом, с джемом, – а позже, как вы уже видели, ели что-нибудь жареное, вроде яичницы с беконом, сосисок или тостов с готовыми бобами. Вы, по крайней мере, видели, что ужин у меня был готов, а именно готовые бобы. В конце дня оба наши заведения закрывались в шесть. Говарду приходилось довольно проворно шагать к супермаркету, а у меня было время подкраситься и накинуть пальто, и мы шли домой, если вечер хороший, или садились в автобус. Не очень-то далеко, Оук-Кресит за Ю-Три-роуд, та за Уитгифт-роуд, а по другую сторону от Уитгифт-роуд шли все улицы с названиями в честь исторических битв, в том числе Гастингс-роуд. Потом переходишь Ватерлоо-стрит, оттуда идет Нейсби-роуд, а там пошли епископы, мы на третьем епископе. Так или иначе, я говорю:
– Ладно, неси вещи в обеденный перерыв.
– Благослови тебя Бог, малышка, – сказала она. – Всего несколько дней. И к тому же я плохо сплю.
Не пойму, почему она думала, будто в нашем доме ей удастся хоть чуточку лучше поспать, чем у себя в квартире на другом конце города, так как Говард порой мог поднять по ночам сильный шум, точно уж на весь дом; он не столько храпел, сколько во сне стонал и выкрикивал всякие вещи. А иногда и ходил во сне, я не смела будить его, это опасно. Так или иначе, пусть сам о себе позаботится, правда? Меня Говард на самом деле не слишком-то беспокоил, я уже к нему привыкла.
Ну, в любом случае, Миртл явилась с вещами, я приготовила ей свободную комнату (которую мы – ради шутки, конечно, – называли детской), мы накрыли на стол, Миртл к приходу Говарда хорошенечко приукрасилась с помощью этой самой помады «Голден Фрост». Он увидел Миртл с некоторым изумлением, но она одарила его глуповатой улыбкой, чуть-чуть похлопала ресницами, так что он только хмыкнул. Миртл нисколько бы не возражала немножко приклеиться к моему Говарду, но Говард был по-прежнему очень серьезным; я, хоть сама это говорю, оставалась единственной для него женщиной. Миртл очень старалась втолковать нам обоим, особенно Говарду, что, если Майкл, ее муж, пойдет ее разыскивать, мы должны объявить, будто ее тут нет, а где она, понятия не имеем. И Говард сказал:
– Ясно, вранье. Нынче вся жизнь – сплошное вранье. Все обманщики, незнакомые с правдой. А те самые лошади у декана Свифта говорят: у вас язык во рту для того, чтоб сообщать людям полезные вещи, не вводить их в заблуждение. Для этого и существует язык – для общения. – И еще потолковал про говорящих лошадей, так что Миртл смотрела на него, как на чокнутого. Я сама видела, Говард думает про какую-то ковбойскую или другую программу для детей, и, наверно, декан Свифт оттуда. Он любил с таким мрачным видом смотреть детские фильмы по четвергам в конце дня, когда я готовила наш особый чай в наполовину выходной день; в четверг в Брадкастере все рано закрывалось.
Миртл говорит:
– Я бы это не назвала настоящим враньем, сказать, что меня нет, когда Майкл спросит. То есть, если спросит, хотя, думаю, обязательно спросит. Если даже вранье, то оно во спасение, как говорится.
– Слушайте, – сказал Говард (и при этом он сногсшибательно выглядел в ярости), положив нож и вилку, потому что мы ели пирог с сыром и с луком, полным-полно на троих. – Мне не нравится ложь, и мошенничество не нравится, даже самое мелкое. Вот я нынче утром сцепился со своим боссом, со стариком Уаттсом, насчет мошенничества. Теперь пришел домой обедать и слышу в собственном доме от собственной свояченицы предложение смошенничать.
– Ох, – сказала Миртл, и видно было, что она готова разыграть старый спектакль – швырнуть салфетку, вскочить и с рыданиями побежать наверх.
Поэтому я говорю Говарду:
– А в чем дело-то было, Говард?
И Говард сказал:
– Ох, надо было залить в картер одной машины янки смесь масла с опилками, чтобы не было слышно по звуку изношенный двигатель. Кто-то где-то сказал ему: вот увидите. – И потом Говард продолжал
