шлюпок как раз хватило для всего отряда и груза. Последним, кто залезал в эти посудины, приказали как можно сильнее оттолкнуть лодки, а потом втянули за руки. Приходилось очень энергично грести, чтобы преодолеть силу прибоя, и через несколько томительных минут это удалось. Борясь с волнами, лодки приближались к катеру, который стоял метрах в пятидесяти от берега. Вернее, как и лодки, правда, чуть вальяжнее, болтался в воде.
Катер при ближайшем рассмотрении оказался довольно большим и подниматься на борт следовало по веревочной лестнице. Кажется, она называлась штормтрапом, но Евгений ничего не понимал в морском деле и не знал этого точно. Все напоминало цирковой аттракцион. Очередной солдат совершал из шлюпки прыжок на лестницу, нижний конец которой держали его товарищи, и принимался карабкаться вверх, каждую секунду рискуя сорваться вниз, на головы людей или просто в воду. По счастью, этого не произошло, все поднялись благополучно. Затем втянули и сами лодки. Как только погрузка закончилась, загудели моторы, и катер устремился от берега.
Помещений на судне было немного. Бойцы остались на палубе, укрепившись, кто как мог, а офицеры спустились в крошечную каюту. Предстоял военный совет. Из экипажа катера присутствовали только двое: капитан и штурман. По крайней мере они так представились, а кем были на самом деле — не Евгения ума дело. И не Серхио. Оба русские и знакомые с Сидихиным. Капитан называл его запросто, Юрой. А штурман в основном молчал. Поскольку катер принадлежал Анголе (это было видно по надписям на приборах), вероятно, на время операции местный экипаж заменили советскими специалистами. Очевидно, специально прилетевшими из Союза.
На столе разложили карту побережья, и все склонились над ней.
— Идти нам около полутора часов, — сказал капитан. — Могли бы быстрее, носильное волнение.
— А потом еще и по реке, — добавил Сидихин. — Как там глубина, пройти можно?
— Мы смотрели по лоциям, — заявил штурман. — Вполне проходимо. А сейчас еще из-за дождей уровень воды должен был повыситься. Так что миль восемь пройдем.
Евгений отметил про себя: не километров, а именно миль. Эти ребята действительно имели отношение к морю.
— Только там есть мост, и мы не знаем, пройдет ли под ним катер…
— О мосте можете не беспокоиться, — заверил Сидихин. — Его больше года, как не существует. Унитовцы взорвали.
— Тогда точно восемь миль.
Герман повернул голову к Миронову.
— Как думаешь, километра за три шум двигателей они не услышат?
— Вообще-то по воде звуки далеко разносятся. Но в такой ливень вряд ли что слышно будет.
— Вот и я так думаю!
Сидихин взял карандаш, поставил на карте крестик.
— Вот примерно в этой точку нас высадите. И останетесь ждать.
— А сколько ждать придется? — спросил капитан.
Сидихин ненадолго задумался, потом ответил:
— Сутки. Если через сутки не вернемся или не сообщим — уходите в Луанду. Мы сами доберемся, по суше.
— Хорошо, — сказал капитан. — Будем ждать ровно сутки. Судно замаскируем, а вы, когда на подходе будете, свяжитесь с нами. Только поближе подходите. Эти штуки, — он помахал зажатым в кулаке переговорным устройством, — не дальше километра достают. И то в хорошую погоду.
— Замаскируйтесь и дожидайтесь, — согласился Герман. — Если кто-нибудь появится, открывайте огонь без предупреждения. Всякое может случиться. Снимайтесь с якоря и уходите. Но через несколько часов обязательно возвращайтесь! Не хочется по этому болоту на своих двоих тащиться.
Совещание закончилось, и Евгений полез наверх, подышать свежим воздухом. В каютке было душновато, да к тому же двое из присутствующих курили. Его даже затошнило и стало понятно, что виной тому не только духота и табачный дым, но и качка.
На палубе, где царили ветер и дождь, он увидел весьма живописную картину. Значительная часть бойцов, свесившись за борт «кормила рыб». К чести «мироновцев», никто из них не поддался естественным позывам организма, сидели, как ни в чем не бывало. Евгению пришлось подавить в себе желание отправить на океанское дно остатки недопереваренного ужина. Командиру не пристало быть слабее подчиненных!
Он подсел к Монастыреву. Портос смотрел на происходящее восторженным взглядом и следил, чтобы никто из «травящих» не увлекся этим полезным делом настолько, чтобы свалиться с катера.
— Вот дают ребята! — восхищенно сказал он командиру. — Сейчас, наверное, за нами все акулы Атлантики плывут и радуются угощению!
— С чего бы акулам радоваться? — не понял Евгений. — Они вроде сырое мясо любят. А на ужин каша была.
— Ну да, каша! Хлопцы еще добавки потребовали: тушенки и ветчины. Сказали, что неизвестно, когда теперь покушать придется. Вот и налопались мяса!
— А ты, значит, самый хитрый оказался, есть не стал? — не поверил Евгений. Это при всей любви Портоса к хорошей, а главное — обильной пище?
— Ага, не стал! — обиделся Толик. — Еще как стал. Только у меня организм жадный. Что внутрь попало — ни за что не отдаст! Куда ты, болезный!
Он удержал очередного бойца, так и норовившего нырнуть в воды Атлантического океана.
«Этак мы до места не солдат довезем, а полутрупы, — озабоченно подумал Миронов. — Надо что-то делать!»
Словно прочитав его мысли, Монастырев сказал, успокаивая:
— Ничего страшного! Проблюются маленько, зато потом злее будут! Им скорее на сушу надо, там быстро в себя придут!
Евгений закурил, прикрывшись краем плащ-палатки. Тошнота уже не мучила его, и плаванье на пограничном катере представлялось как еще одно приключение. До этого он всего лишь раз был пассажиром на судне. Вдоль Кавказского побережья Черного моря ходили маленькие теплоходики «Радуга» и однажды, когда они с Наташкой проводили там отпуск, решено было прокатиться по морю из Туапсе до Джубги. Веселая получилась поездка! Случилось небольшое волнение, «Радуга» то и дело задирала нос, а потом плюхалась о волны. Отдыхающие, люди непривычные к подобному с собой обращению, дружно кинулись к бортам, а веселый подвыпивший капитан орал по громкой связи: «Граждане пассажиры! Прекратите кормить чаек!». И хохотал, довольный своей шуткой. Евгений и его подруга чувствовали себя вполне нормально, только приходилось все время бегать по палубе, спасаясь от запаха исторгнутых из желудка шашлыков и хачапури. Когда Миронов спустился в туалет, из дверей на грудь ему упала женщина с совершенно зеленым лицом и заплетающимся языком спросила: «Прстите, нзнаете, кгда мы прплывем?». И тут же вернулась к унитазу. Наташка эту картину видела и хохотала потом до самой Джубги. Фраза измученной качкой пассажирки потом у них стала своеобразным паролем. Если Евгений не был в очередной командировке, но задерживался на службе, тут же раздавался звонок телефона, и Наташкин голос заводил: «Прстите, нзнаете…» Означало это: бросай все и спеши домой!
Пограничный катер мало напоминал курортную «Радугу», но происходящее на нем было очень похожим на то плаванье. Скорее бы добраться до устья! На реке не должно укачивать так, как в океане.
И словно в ответ на его пожелание, катер замедлил ход, а потом совсем остановился. На палубе появились капитан и Сидихин. Евгений подошел к ним.
— Где-то здесь эта ваша речка, — сказал капитан, поднимая бинокль.
«Что он увидит в такой темноте?» — подумал Миронов. Но с вершины рубки в сторону еле видневшегося берега ударил мощный луч света. Капитан с минуту рассматривал освещаемые прожектором струи дождя и заросли, потом удовлетворенно крякнул:
— Вот она!
И скомандовал кому-то невидимому:
— Право на борт! Самый малый вперед!
Катер послушно вписался в поворот и пополз к берегу. Теперь и Миронов видел, что густой лес, почти
