— Глюпо сидеть на этом безлюдном светиле, когда там, у самого моря — роскошная вилла, шикарное авто… яхта… и элегантные женщины… любящие повеселиться. Вы каких любите — толстых или тоненьких?
— Фу, противно слушать! И как вас, таких циников, только земля держит? — простодушно удивлялся Николай, работая за двоих. Канава уже была вырыта до колен. — Ну, скажите, зачем вы нужны? Ни материальных, ни духовных ценностей вы не создаете!
Дик ходил, как по раскаленной сковородке. С одной стороны его припекало Солнце, а с другой — донимал холод. В его скафандре, как видно, испортился обогреватель. Вот и приходилось все время поворачиваться то туда, то сюда.
— Суть жизни, мистер Загорски, не в том, чтобы создавать, как вы говорите, материальные ценности. Для этого есть другие, множество других… Суть в том, чтобы пользоваться этими материальными ценностями! Не возражайте: я заранее знаю, что вы скажете: «эксплуатация человека человеком» и тому подобные громкие слова. Но если бы вы серьезно вдумались в историю человечества, то увидели бы, что вся она — борьба за перераспределение материальных благ. Возьмите все восстания, революции и войны со времен Римской империи. Разве рабы восставали не для того, чтобы захватить себе богатство? А французская революция — разве у нее были не те же идеалы? А что говорит ваша, коммунистическая библия? «Пролетариату нечего терять, а приобрести он может все». Приобрести!
— Вы, я вижу, теоретик! — перебил его Загорский. — Жаль только, что «философия» ваша волчья, «Homo homini lupus est»[3] — вот ваше кредо. И где уж вам понять марксизм и идеалы социалистической революции, которая не заменяет одного эксплуататора другим, а уничтожает всякую эксплуатацию!
— Ах, что вы там, коммунисты, ни говорите, а богатым быть лучше, чем бедняком! И патриции, и плебеи, и рабы, — всех унесла смерть. Но патриции ели из серебряной и золотой посуды, купались в мраморных бассейнах, а плебеи и рабы гнули спины под тяжкой ношей жизни.
Загорскому, видно, надоело слушать это философствование, он перестал отвечать и молча налегал на лопату. «Солнце ходит все ниже, — тревожился он. — Удастся ли стартовать до наступления ночи?» Теперь уже он жалел, что их ракета такая громадная…
— И все-таки глюпо, мистер Загорски…
— Идите лучше вот покопайте, Дик!
— Не хочу!
— Что? — выпрямился Загорский. — Отказываетесь?
— Да.
— Что же вы предлагаете? — сдержанно спросил Николай. — Может быть, есть какой-то иной способ вернуться на приморскую виллу?
— Конечно, есть! Только выслушайте меня спокойно… быстро заговорил Дик. — Дело в том, что нашу аварию, безусловно, заметили наблюдательные пункты. И я уверен, что сюда прибудет вторая наша ракета! Она уже готова. Вскоре надо ожидать…
— Ну и хорошо, — перебил его Николай,
— Но хватит ли нам кислорода… на всех?
— Вот это уже вопрос! — добродушно сказал Николай. — Через сколько часов может прибыть ваша ракета?
— Кто же знает…
— Ну, так нечего на нее и полагаться, надо копать!
— Чепуха, мистер Загорски. Я вижу, что из этого ничего не выйдет. Но я знаю и другое. Будь нас не пятеро, а двое, то кислорода хватило бы…
— Если бы да кабы…
— А раз нас пятеро, то всем, очевидно, придется погибнуть. Разве это не глюпо? А ведь этого можно избежать…
— Как же это? — удивился Николай.
— А вот как. Плугарь уехал… Они могут и не вернуться. То есть я хочу сказать… — Дик говорил паузами, словно взвешивая каждое слово,
Загорский отставил лопату.
— Что, что?
— Мы переживаем с вами, мистер Загорски, очень важный, я бы сказал, фатальный момент, — вкрадчиво зазвучал голос Дика. — Вы правы: виллы, женщины и все прочее — это, конечно, чепуха. Есть материя высшего порядка! Мы стоим на грани гибели — вот почему я буду откровенен и расскажу вам то, чего при иных обстоятельствах не рассказал бы… Так вот… самое высшее, самое важное на земле — это организация общества, его существования и производственной деятельности. А для этого нужна крепкая, стальная власть над людьми!
Радист насторожился. Оказывается, его собеседник не такой уж наивный буржуа, каким вначале прикидывался. В его словах, в тоне, каким эти слова были произнесены, чувствовалась какая-то злая сила, зловещий заряд энергии.
— А при современном развитии науки и техники, — хладнокровно продолжал Дик, — власть умножается, усиливается в сто, в тысячу раз! Представьте: будь у Цезаря радио, реактивные самолеты!.. Будь у него вся та техника, которая служит сейчас для поддержания порядка в обществе… вы меня понимаете?
— Не совсем, — ответил Загорский.
— Так вот: я возглавляю самую мощную в мире монополию. Капитал ее превышает бюджеты некоторых крупных государств… Я устанавливаю на биржах погоду, уничтожаю, поглощаю конкурентов, поручаю формировать правительства и, если они не удовлетворяют нас, прогоняю их. Моя монополия — это подлинная империя, которая захватила в свою орбиту полмира. Но…
— Но… не можете проглотить?.. — перебил Николай.
Дик махнул рукой, сжатой в кулак.
— Не то, Загорски. Я не акула, чтобы только глотать. Это примитив. Мне надоело быть закулисным режиссером… Я хочу выйти на авансцену. Выйти и… показать себя!
Загорский смотрел на босса с настороженным любопытством. Этого небольшого человека, скрытого скафандром, видимо, распирала фанатическая жажда власти — открытой, ничем не замаскированной. Что- то в нем было опасное и вместе с тем — жалкое. На фоне благородного тела «Ракеты» и сурового лунного пейзажа эта суетливая фигура в скафандре, размахивающая кулаком и сыплющая короткими радиоволнами, казалась до смешного нелепой, мелкой. Но как хищно поблескивают очки его шлема! Как угрожает он Земле!
— Моя экспедиция на Луну — это завершающий этап в осуществлении величайшего плана… Мы установим здесь атомные батареи, и Земля заблестит на перекрестке прицела!
— А что если она все же не испугается?
— Достаточно будет раза два полоснуть… и непокорные покорятся. Не подумайте. Загорски, что это фантазия одного человека. Совсем нет! Это подготовлено развитием исторического процесса. Современному капиталу тесно в национальных рамках, он давно их поломал, и теперь остается только юридически закрепить то, что уже существует на деле: создать сверхнациональную власть…
— Кое-кто уже претендовал на мировое господство, — иронически сказал Загорский.
— То были детские попытки! — воскликнул Дик. — А сейчас, когда мы сделали первый шаг в космос, моя монополия выработала величайший план… Почему я говорю об этом вам? Да потому, что непосредственно от вас, Загорски, зависит многое… Нам с вами нельзя погибнуть… Понимаете?.. На всех кислорода не хватит… Конечно, хотелось бы иначе… но что ж… Цель оправдывает средства… Катастрофа разбила мой план, но вы… О, вы многое можете! Нам вдвоем, понимаете, вдвоем, нужно продержаться здесь ночь, установить связь… И тогда вы заживете так, как этого заслуживаете. Неограниченные возможности…
— Довольно! — резко оборвал его Загорский. Если бы на голове радиста не было шлема, то Дик увидел бы его охваченное гневом лицо. Загорский никогда еще так не был разъярен! Этот негодяй предлагает ему стать предателем, убийцей своих товарищей! Ах, ты ж… козявка жалкая! — Загорский
