Я сам видел огромный, в полстены, список артефактов. Названия шли сверху вниз, с пола до потолка, и каждое из них начиналось с международного кода. А код, в свою очередь, как пищевые добавки, начинался с буквы «Е». Тогда я спросил Атоса — отчего именно эта буква, и он, довольный, захохотал: «Молодец! Старая школа! Я тоже спросил, но никто не знает. Кроме тебя поинтересовался только один человек, а ведь это тест на вменяемость. Почему „Е“, зачем? Европейский союз? Или действительно, от пищевой индустрии танцевали? Я потом поднял документы, оказалось, что было решение МАГАТЭ.[1] Вернее, в отчёте INSAG-7 девяносто второго года есть приложение с перечнем тридцати пяти артефактов, так они там и называются с использованием индекса, перед которым стоит буква „Е“. А что, зачем, как — никто не знает. Но ты-то хоть спросил».
Итак, сталкеры толпились в момент приёмки, курили, воняли своими нестиранными свитерами, а потом шли в бар «Пилов», где тут же и спускали деньги. Впрочем, шли туда не все — только если денег вышло больше, чем обычно. «Пилов» пользовался репутацией дорогого места, места для «чистеньких», и хозяин Алик мог запросто вытурить грязного сталкера, не говоря уж о том, что туда захаживали офицеры из спецбатальонов ООН, украинские и русские вояки. Не всякому захочется светиться перед ними, даже если в карманах только деньги и вовсе нет ничего запрещённого.
Я так понимаю, если бы вольный сталкер пришёл бы в другое время, особенно если к своему знакомому, то сделка была бы более выгодной. А так — всё по закону, в пределах отпущенных бюджетов, разумеется.
Но отпущенные бюджеты были головной болью Атоса, а вовсе не моей. Атосу я был благодарен за другое и благословлял всякий его шаг.
Сейчас шаги Атоса были так же медленны и спокойны.
— До грузовика — и всё. Тридцать минут отдыха — и обратно, — будто слыша мои мысли сказал Атос. Всё-таки я хорошо его знаю, недаром мы учились в одной группе. И Мушкет учился с нами.
Мальчишеское братство неразменно на тысячи житейских мелочей — несмотря на то, что мальчишки несколько постарели.
Я оглянулся.
Над Зоной висели хмурые тучи. Удивительно, насколько тут одинаково плохая погода. Мушкет говорил, что погода зимой отличается только тем, что из таких же тёмно-серых туч валит не совсем белый снег.
Но, насчёт снега, я думаю, что он преувеличил.
Я, как и все, очень внимательно смотрел себе под ноги, трава была высока, и, несмотря на то, что мой детектор молчал, мало ли что там могло притаиться. Но воздух над насыпью не дрожал, не крутились нигде вихрем над воронками листья, ничего тревожного не было видно.
Вдруг я заметил очень странный цветок — сантиметров двадцать высотой, он как-то странно дёрнулся, хотя я на него не наступил — даже не коснулся его ногой. Я снова поднял ногу, и цветок проследовал за ней, повернув головку.
Я поднял руку, и все замерли.
— Тут цветок головой вертит. Оно нам надо? — громко сказал я.
Атос махнул рукой, и ко мне, аккуратно ступая, подошёл наш лысый биолог, ответственный за сбор биологического материала.
Он всмотрелся в цветок рядом с моим ботинком и произнёс.
— А, известное дело, это Радиационник Розовый, бывшая Радиола Розовая, которую учёные люди зовут латинским словом Crassulaceae. He надо удивляться. Тут со всеми толстянковыми что-то странное случилось. Глядите, Сергей Николаевич…
Он, достав из кармана баночку с пипеткой, капнул на землю с высоты метра.
Растение метнулось головкой в сторону и поймало каплю, как собаки ловят брошенный хозяином кусок.
— Ничего интересного, если не считать, что корень фонит чрезвычайно сильно… Хотя погодите… Вот цвет у неё необычный — вот тут вместо жёлтого, а потом вот эта чёрная каёмка… Да ну её к чёрту, после следующего выброса будет что-то новое.
— Михаил Николаевич, ты всех задерживаешь, — нетерпеливо крикнул Атос.
И биолог резко пошёл на своё место. «Ловко он их вышколил», — подумал я.
Хотя видно было, что оружие у учёных тут больше для проформы — у лысого автомат висел стволом вниз, у того, что стоял поодаль, — стволом вверх, но на дуле был надет смешной красный гондон с пупырышками. Недаром выход охраняли два военных сталкера, но главное было в том, что мой товарищ чрезвычайно хорошо готовился ко всем перемещениям по Зоне.
Все эти мушкетовы «решили посмотреть», «а вдруг что интересное», были, видимо, в его прошлой жизни или же вовсе в воображении.
Нет, вышколили их точно — в бойцов, конечно, не превратили, но приказам подчиняться научили.
Оно и понятно, тут был мощный мотив — Атос сидел на финансировании из «RuCosmetics», а давно известно, что всякие чудеса тут же приспосабливаются либо для войны, либо для секса. Ну, или для порнографии. «RuCosmetics» обслуживала сексуальную составляющую — омоложение, битва против времени — пожалуй, это единственное, за что современная цивилизация готова платить большие деньги.
Быть сексуально привлекательным — вот что движет обывателями во всех уголках мира.
И несколько учёных на окладах под охраной двух военных сталкеров ковыряются тут ради того, чтобы на деньги молодящихся красоток и стареющих мужчин строить свои теории познания.
И десятки вольных сталкеров с больной требухой, превращающиеся к пятидесяти годам в живые развалины (а чаще всего в трупы в двадцать, тридцать и сорок), в первую или вторую ходку — в пищу для слепых собак или кровососов, или ещё какой-то дребедени, которую так художественно изображают в фильмах: учёный и сталкер, красавица и учёный, красавица и сталкер — кто кого? Нет, побеждает всех молодящаяся шлюха, которая всех оплачивает.
Оплачивает в складчину.
И я аккуратно двинулся вдоль тропы. Несколько аномалий были чётко обозначены — мы честно покидались камешками в «трамплин», как то советовала инструкция. Камни вдруг меняли траекторию над примятой по кругу травой и, на секунду зависнув, со свистом вылетали под разными углами вверх. Хорошая была аномалия «трамплин», сочная и зрелая.
Слева от насыпи начинался луг — преддверие больших болот, справа — небольшой лесок. Если я ничего не путал и если ПДА своим разноцветным экраном не врёт, после отдыха нам нужно будет забирать вправо, мимо точки, обозначенной как разбитый вертолёт, с комментарием «смешная рожица».
Ну посмотрим, что это за рожица, только всё же отдохнём.
Мы не стали сходить со склона и сели на насыпь. Там внизу, метрах в двадцати, стоял грузовик, он был как новенький. Старый советский ЗИЛ-131 по прозвищу «крокодил», даже краска не облупилась. Только номеров не разобрать.
— Олежек, а это тот самый, у которого мотор с 1986 года работает?
Мушкет улыбнулся:
— Да не-е-ет, это совсем другой. Грузовик с работающим мотором — это давняя такая мулька. Этих работающих грузовиков даже несколько. Даже я один видел, думал — тот самый, полез к нему через какую-то осоку, чуть в воронку гравитационную не вляпался, а присмотрелся — обычный грузовик, только отчего-то не ржавый. Кузов пустой, водителя нет. Одно удивительно: капот тёплый, но капот я открывать не стал.
Главное, что мотор не работает, а значит, это другой грузовик.
А это и вовсе не тот. Мы в прошлом году в него лазили — там в кузове груз был, крупа, судя по этикеткам. Всё мыши съели — ничего интересного.
Хотя в Зоне ни в чём нельзя быть уверенным. Мы тут ночью не ходили — а ведь придёшь, типа, ночью к такому грузовику, а у него фары светятся! Хехе.
Ладно, я пошутил, расслабься. Подумай, как я тебе утром говорил о чём-нибудь радостном. О разумном, добром, вечном. То есть, не о Зоне — Зона-то, может, разумная, точно — вечная, но ничуть не добрая…
