номера, но тщетно. Женя, расстроенная не меньше Волошина, ушла работать. Причиной столь бурного проявления чувств послужило сообщение, что ее предыдущую статью опубликовали сразу и в Германии, и в Англии.
Как бы то ни было, подавив в себе обиду, Таня согласилась отправиться с Волошиным на пляж. Пока они шли по лиману на катере, ветер, свистящий в снастях, не очень-то пугал ее, но на косе ощущение было совсем иным. Несмотря на удивительно теплую погоду, шторм бушевал вовсю. Устроив Татьяну среди песчаных дюн, Волошин, взобравшись на вершину, принимал полной грудью порывы плотного шквалистого ветра. Татьяна все еще дулась на него как мышь на крупу. Но он не чувствовал себя виноватым. Волошин все уже решил для себя. И теперь оставалось только собраться и сказать ей все, что он надумал. Но вот решимости ему в настоящий момент как раз и не хватало. Несколько раз он порывался спуститься к Татьяне и объясниться, но в самый последний момент останавливался. Понимая, что сейчас так ничего и не сможет сказать Татьяне, он сошел в ложбину, где она загорала, и, предупредив о том, что солнце сегодня слишком яркое, отправился, как он выразился, прогуляться.
Выйдя на пустынный пляж, Волошин по самой кромке прибоя побрел в сторону пролива, соединяющего лиман с морем. Волны, крутые, яростные, набрасывались на пляж, словно пытаясь затопить его полностью. Они выкаты вались на двадцать – тридцать метров, оставляя за собой клочья пены и разбитые в мелкие осколки раковины. Волошин упрямо шел вперед, будто именно это стало главной целью его жизни. Неистовое солнце и дикий ветер будоражили душу. Вдали показалась рыбачья избушка. Рядом с ней на песке лежал, завалившись на бок, баркас. Ни единой души рядом. Если и были в избушке рыбаки, то, скорее всего, потягивали кислое бессарабское вино да резались в карты. Нечего было и думать о том, чтобы выходить в бушующее море в такую погоду. Миновав избушку, Волошин упрямо двигался к намеченной цели. Зачем решил дойти до конца косы, он и сам не мог понять, просто что-то толкало его туда. И он, повинуясь неосознанному, продвигался вперед.
Яростный ветер рвал грудь, останавливал, пытался отбросить назад. Воздух, наполненный солью и водяной пылью, был упруг и плотен. Коса закончилась неожиданно. Перед Волошиным в кипении пенистых, крутых волн раскинулся пролив.
У него появилось ощущение, словно стоит на берегу реки, явственно чувствовалось сильное течение, а поперек этой бурлящей водной массы будто застыли на месте метровые волны. На горных реках он не раз видел такую же картину: стоячая волна. Но если на обычной, пусть горной реке такая волна указывает на камень, то здесь воды лимана и открытого моря боролись между собой, пытаясь пересилить, побороть друг друга. Противоположный берег, высокий, обрывистый, находился всего-то в трехстах метрах. И Волошин неожиданно принял решение. Если он прямо сейчас переплывет эту дикую воду, то сможет справиться с собой и сказать Татьяне то, о чем уже не было сил молчать. Сбросив плавки, Волошин решительно вошел в воду. Несмотря на шторм, она оказалась на удивление теплой. Накатывающиеся с моря волны стремились сбить его с ног, но он упрямо продвигался все дальше и дальше. Наконец он нырнул в косую волну и только теперь в полной мере ощутил неукротимую мощь разбушевавшейся стихии. Его крутило, мотало, несколько раз чувствительно приложило ко дну, но Волошин справился и, всплыв, глотнул насыщенного водной пылью воздуха. Лишь угадывая направление, он поплыл к невидимому за высокими волнами берегу. Каждая волна стремилась раздавить его. Волошина швыряло как щепку, но он упрямо продвигался вперед, наперекор стихии. Иногда, поднимаясь на гребень очередной водной горы, он замечал, что движется в верном направлении, но даже приблизительно не мог оценить расстояние, которое ему осталось преодолеть.
Волошин чертовски устал, дыхание сбивалось, руки и ноги уже переставали слушаться. Временами казалось, что сил больше нет и самое лучшее решение – прекратить борьбу. Но как же тогда Татьяна? Она так и не узнает, что он хочет ей сказать?! Остатки воли, когда уже вовсе не осталось сил, понадобились для того, чтобы не оказаться разбитым о камни у берега. Цепляясь окровавленными, избитыми руками за их гладкие, вылизанные морем бока, Волошин на четвереньках, обдирая колени об осколки разбитых раковин, отплевываясь от невероятного количества воды, которой он нахлебался, борясь с волнами, выполз на берег.
Очень сильно хотелось курить. Изможденный, окровавленный, он упал на мокрый песок и закрыл глаза. Лицо Татьяны само собой всплыло перед мысленным взором. Волошин явственно видел ее полузакрытые таинственно-изумрудные глаза. Сеточку милых, мелких морщинок в их уголках. Полуоткрытые для поцелуя сочные губы. Тонкий, прямой, восхитительной формы нос с трепещущими от возбуждения ноздрями. Явственно почувствовал прикосновение ее тяжелой груди и едва не застонал от желания прижать ее к себе прямо сейчас.
Резко поднявшись, он шагнул в кипящую воду и, не тратя времени на борьбу, сильно оттолкнувшись, нырнул. Чудом увернувшись от камня, на который его безжалостно швырнула волна, Волошин в два гребка вырвался на поверхность и поплыл в сторону косы. Сильное течение подхватило его и, толкая в пенистые водовороты, начало выносить в море. Штормовая волна, сталкиваясь со стремительными водами лимана, образовала такую круговерть, что выжить в ней казалось невозможным. Волошин старался хотя бы удержаться на поверхности. Не дать поглотить себя неистовой стихии. Когда его перестало рвать и крутить, с гребня очередной волны он попробовал оглядеться. Высокий обрыв, под которым он отдыхал, едва виднелся. Прикинув направление, Волошин, стараясь по возможности экономить силы, поплыл к косе. Сначала плыть было относительно легко. Накатывающиеся волны подхватывали его, поднимали на гребень и мягко опускали в глубокую ложбину. Но по мере приближения к спасительному берегу волны становились все круче. Они уже не подхватывали Волошина, а временами обрушивались на него неимоверной тяжестью, стараясь поглотить, затолкать, забить в пучину. Ценой невероятных усилий ему удавалось вырваться на поверхность, глотнуть воздуха только для того, чтобы принять очередную волну. Иногда поток с силой ударял его о дно. Берег был уже близко, но выбраться на него казалось невозможным. Сил не было, воля иссякла, осталась только злость, лютая, ярая. Та злость, что когда-то позволила ему добраться до своих. Выбраться из сгоревшей в горах вертушки. Вот и сейчас Волошин уже не был человеком, ничего даже отдаленно напоминающего homo sapiens в нем не осталось. Пока были силы, он кричал, пробивался к берегу, затем только рычал и хрипел. Когда очередная волна, отхлынув, накрыла его с головой, Волошин, извиваясь, словно змея, пополз вперед. Свет померк. В груди что-то клокотало. Воздух в одно мгновение исчез с планеты Земля.
– Что же ты наделал, дурачок! Боже, ты же весь в крови!..
Таня еще утром перестала злиться на Волошина. В самом-то деле не он же бросился к Жене, а она к нему! И потом, она что-то говорила о своих статьях. Может, и впрямь она столь непосредственна, что готова повиснуть на шее у любого, едва знакомого мужчины?
Она согласилась с ним плыть на косу, хотя в такой ветер ей этого совершенно не хотелось, по правде говоря, она очень редко поступала таким образом. Всю жизнь она делала только то, чего хотела сама. Желания других людей Татьяна привыкла просто игнорировать. Но сегодня утром словно что-то сломалось в ней, почему-то стало страшно потерять Волошина. В нее будто вселилась новая, неизвестная раньше сила. Таня была готова бороться за то, чтобы Волошин оставался с ней, чтобы не замечал никогда никаких других женщин. Чтобы принадлежал лишь ей одной!
Когда он вел катер по лиману, ей безумно хотелось подойти к нему, прижаться и… попросить прощения! Для нее подобное желание было в новинку, ни разу в жизни она не просила прощения у мужчин. У мамы – да! Просила, и не раз. А муж обычно сам просил его простить, даже тогда, когда она сама знала, что не права. С Волошиным все было совершенно иначе. Там, на катере, она едва справилась с собой. А потом уже на косе он даже не подходил к ней. Стоял, смотрел на бушующее море, а затем ушел. Таня почти сразу же поднялась на холм и увидела его, невзирая на сильнейший ветер, удаляющегося с гордо поднятой головой. Она вернулась в свою тихую ложбинку и с книгой в руках осталась его ожидать. Время тянулось томительно. Не понимая абсолютно ничего из прочитанного, Таня еще некоторое время сидела, размышляя о Волошине.
Он оказался совершенно не таким, как другие мужчины. Будучи очень похожим на ее бывшего мужа, он одновременно казался совершенно иным. В чем была эта разница, Таня понять не могла. Дело тут не во внешности. Объединял их некий внутренний стержень. Но в ситуации, подобной вчерашней, Андрей уже давно начал бы оправдываться, просить прощения, умолять, а Волошин не сказал ни слова! И сегодня не задал ни единого вопроса. А сейчас ушел. Куда? Зачем он оставил ее одну на этой проклятой, продуваемой всеми ветрами косе?
