— А у тебя что, прямой выход на Белый Дом есть? — спросил он.
— Для полиции это не закрытые данные. Так что домашние задания ты не выполнял, — сказал я.
И мы, развернувшись, пошли к нашей машине, оставив Сегуру с его адвокатом пялиться друг на друга.
Мы направились обратно по дороге вдоль озера к Понтшартренскому шоссе. Пальмы вдоль берега гнулись от ветра, по воде бежали невысокие волны с барашками, несколько яхт кренились к воде.
— Как думаешь, удалось нам воткнуть им пару шпилек? — спросил Клит, не поворачиваясь ко мне.
— Посмотрим.
— Отличное было замечание насчет налогов.
— А ты ничего не хочешь мне рассказать, Клит?
— А что, разве похоже, что я собрался сделать признание?
— Мне не нравится, когда парень вроде Сегуры пытается унизить моего напарника.
— Ну, в общем, все началось три года назад. Мы с женой тогда разошлись, и я шесть недель был сам не свой.
— И ты отпустил ту девушку?
— Она в кутузку никогда не попадала. Была моим осведомителем. И нравилась мне.
— И поэтому ты приложился кулаком в живот тому парню?
— Точно, хотя мне от этого не легче. Но клянусь тебе, Дейв, я никогда не делал ничего превышающего мои полномочия, — сказал он, обернув ко мне свое дубленое лицо со шрамами.
— Тогда я верю.
— Тогда с тебя
Над озером Пончартрейн собиралась послеполуденная гроза. Небо на далеком горизонте стало зеленоватым, теперь уже по всему озеру вздымались волны. В редкие яхты, оставшиеся на воде, летели брызги и пена. С насквозь промокшими парусами они тяжело двигались к берегу. На землю упали первые капли дождя, когда мы свернули на шоссе, и вдруг мощно забарабанили по крыше машины.
Город вымок под проливным дождем, отовсюду текли струи воды, когда я заехал за очаровательным социальным работником по имени Энни Бэллард, которая жила у парка Одюбон. Уличные фонари высвечивали неясные очертания деревьев вдоль дорожек сквера на авеню Сент-Чарльз, мокрые трамвайные пути со старым зеленым вагоном тускло блестели во влажном свете, а размытые неоновые буквы и ярко горящие окна с дождевыми потеками в ресторанах и аптеке на углу казались фрагментом картины ночного города 40-х годов. Эта часть Нового Орлеана, похоже, совсем не менялась, и уж не знаю как, но это свидетельство прошлого в дождливый летний вечер всегда рассеивало мои страхи времени и смерти. И когда наступило это мечтательное состояние, я забыл об осторожности и не обратил внимания на машину, притормозившую позади меня, а пошел по дорожке к дому Энни в напрасной надежде на то, что только с такими людьми, как Хулио Сегура, случаются вещи, которых не ждешь.
Глава 3
Она жила в старом длинном кирпичном доме с общим крыльцом и с заросшим кустарником передним двором. Я услышал шаги за спиной, обернулся и увидел троих мужчин. Они несли бутылку вина в бумажном пакете и над чем-то смеялись, но я не придал этому значения, поскольку они свернули к освещенному дому, где шла вечеринка.
Она улыбнулась, открыв дверь. На ней было голубое платье с прозрачными на плечах рукавами, из-под широкой соломенной шляпы выбивались светлые кудри. Она была очень хороша, когда стояла так, освещенная сзади, и меня уже не волновало, пойдем мы на скачки или нет. И тут я заметил, что она смотрит поверх моего плеча, услышал, как с ее уст сорвался возглас, позади меня на крыльце раздались шаги, и с этого момента время стремительно понеслось. Не успел я повернуться, как один из этих троих грубо втолкнул меня в гостиную и направил браунинг прямо мне в лицо.
— Не пытайся вытащить свой, сосунок, если не хочешь, чтобы твои мозги вытекли из носа, — сказал он, залезая мне под спортивную куртку и вытаскивая из кобуры на поясе мой штатный пистолет.
Он был высокий и костлявый, волосы были так коротко подстрижены, что голова походила на очищенную луковицу, а плоский, как фанерный щит, живот был схвачен ремнем с большой металлической пряжкой. Говорил он с сильным южным акцентом, на правой руке виднелась татуировка: оскалившийся череп в зеленом берете, а под ним — скрещенные штыки и надпись: «УБИВАЙ ВСЕХ ПОДРЯД. БОГ ПОТОМ РАЗБЕРЕТСЯ».
У второго, низенького, кожа была смуглая, продолговатые семитские глаза и нос крючком. Быстро, как хорек, он обежал все комнаты. Но главным явно был третий. Он спокойно стоял, засунув руки в карманы плаща, его взгляд бесстрастно скользил по комнате, как будто он находился на автобусной остановке. Ему было слегка за пятьдесят: брюшко, кругленький ирландский подбородок, маленький рот с опущенными уголками губ, щеки в сетке мелких красных и синих сосудов. Немного обрюзгшие черты лица и кустистые брови в сочетании с нестрижеными седыми волосами дополняли впечатление пресытившегося члена бизнес-клуба.
— Больше никого, — сообщил смуглый. Он говорил с ближневосточным акцентом.
— Вам уже известно, что я полицейский? — спросил я спокойно.
— Мы много знаем о вас, лейтенант. За последнее время вы стали известным человеком, — сказал человек в плаще.
— Я думал, Сегура умнее, — заметил я.
— Не знаю. Никогда не был знаком с ним. Но вы уж точно умом не отличаетесь.
Небрежным движением он вытащил из кармана плаща свой револьвер и кивнул человеку с татуировкой. Тот пошел в ванную, бросил мой пистолет в унитаз и принялся наполнять ванну.
Энни сидела с расширившимися от ужаса глазами и часто дышала, приоткрыв рот.
— Я жду друзей, — выговорила она.
— И поэтому надела шляпу, — улыбнулся человек с татуировкой, стоя в дверях ванной.
Короткий ежик волос окружал его голову светлым ореолом. В руках он держал большой рулон липкой ленты.
— Я сейчас выйду, — сказала она.
Лицо у нее горело, кожа пошла пятнами, как при лихорадке, в голосе слышалось напряжение.
— У меня соседи по дому — друзья, и в доме рядом — друзья. Они все слышат через эти стены, и вы с нами ничего не сделаете...
— Энни, — тихо сказал я.
— Мы сейчас отсюда уйдем, и они нам ничего плохого не смогут сделать, — твердила она.
— Энни, не говори ничего, — попросил я. — У этих людей дела со мной, поэтому уйдут они, а не мы. Ты не должна сейчас ничего предпринимать.
— Прислушайся к голосу опыта, — сказал человек в плаще.
— Нет, — возразила она. — Они ничего не сделают. А я прямо сейчас выйду на улицу.
— Это слабые люди, иначе у них не было бы пистолетов.
— Вот глупая девка, — сказал тот, что с татуировкой, и с размаху ударил Энни кулаком в затылок.
Шляпа слетела с ее головы, а она сама упала на колени, лицо побелело. Согнувшись, она заплакала. И в плаче слышалась неподдельная, глубокая боль.
— Сукин сын, — процедил я.
— Уберите ее отсюда, — приказал человек в плаще.
Двое других завели ей руки за спину и обмотали запястья липкой лентой, а потом заклеили рот. Кудри лезли ей в глаза, по щекам текли слезы. Мужчины потащили ее в спальню.
— Бобби Джо, и ничего такого, кроме того, что мы должны здесь сделать, — предупредил тот, что в плаще.
— Ты хочешь выпустить ее на крыльцо? — спросил Бобби Джо, с татуировкой.
— Я не то имел в виду.
— В Гватемале за пару баксов и то лучше девки есть, — сказал Бобби Джо.
— Заткнись. Лодыжки еще ей обмотайте и возвращайтесь, — сказал человек в плаще.
