можете смело меня уволить, вот и все. Как вы думаете, где сейчас убийцы Энни?
— Не знаю.
— Они занимаются своими делами, снимают девочек, а может быть, сидят в баре и потягивают мятный коктейль. Они чувствуют в себе столько силы, сколько нам с вами и не снилось. Я слышал, как кто-то из них сравнивал это с «приходом».
— Почему ты мне все это рассказываешь?
— Потому, что знаю, о чем они сейчас думают. Не думаю, что тебе и твоим помощникам это известно. Знаешь, что они сделали сразу после того, как убили Энни? Они отправились в бар, не в первый попавшийся, нет, они тщательно выбирали, в какой именно, потом молча сидели там, курили и потягивали «Джек Дэниэлс». Захмелев, они посмотрели друг другу в глаза и рассмеялись... Посмотрим с другой стороны. Какие у вас на них улики?
— Гильзы и пули, которые мы извлекли из стены и подобрали с пола, ну, еще монтировка, которую они бросили на крыльце, — ответил он.
— Но ни одного отпечатка.
— Нет.
— Выходит, почти ничего. Остаюсь я. Убивать приходили меня, а не Энни. Вскоре все ваше расследование к этому и сведется. Вам придется допрашивать меня что ни день.
Он облокотился о письменный стол и закурил сигарету, задумчиво глядя на своих помощников, один из которых в это самое время нагнулся над плевательницей и сплюнул.
— Мне надо переговорить с людьми, но, думаю, проблем не будет, — сказал он наконец. — Но учти, Дейв, тебе придется заниматься не только расследованием убийства своей жены, но и выполнять множество рутинной работы, как обычному полицейскому.
— Разумеется.
Он выпустил клуб дыма и сквозь него посмотрел на меня: не изменилось ли выражение моего лица? Потом, словно отгоняя непрошеную мысль, он спросил:
— Как ты думаешь, кто мог это сделать?
— Не знаю.
— За день до убийства ты сказал то же самое; тогда я тебе поверил. Но прошло уже почти две недели, и у тебя наверняка появились гипотезы на сей счет. Я не хочу думать, что ты чего-то не договариваешь и все-таки решил действовать самостоятельно.
— Просто слишком у многих был мотив. К примеру, у этого новоорлеанского бармена рука на любого поднимется, а я не только сунул его башкой в вентилятор и приставил пистолет к самому его носу, я еще и натравил на него Буббу Рока, так что ему пришлось убраться из города. Я врезал Эдди Китсу кием по физии на глазах у его проституток, пришел в дом к Буббе Року и сказал: если узнаю, что это он подослал ко мне Китса и гаитянина, то ему придется пенять на себя. Возможно, это был Туут и еще кто-то, кого я не знаю. Может быть, заезжие наемные убийцы, которых подослали Бубба или Эдди Китс. А может быть, кто-то из прошлого. Иногда случается, что человек выходит из тюрьмы и начинает мстить.
— В Новом Орлеане считают, что бармен уехал на острова.
— Может быть. Хотя сомневаюсь. Этот Джерри — крыса, а крысы прячутся в норы. Буббы он боится гораздо больше, чем полицейских, так что вряд ли сейчас нежится на пляже. К тому же он — маменькин сынок и никуда далеко от мамочки не спрячется.
— Честно сказать, Дейв, этот случай поставил меня в тупик. Я никогда раньше не сталкивался с подобными преступлениями. Я послал людей допросить Эдди Китса, а он только ковырял в носу и заявил им, что пусть они либо арестуют его, либо убираются вон. А бармен и одна из работавших на него девиц показали, что в ночь убийства Энни он был в своем клубе.
— Так вы что, допрашивали их по отдельности?
— Не знаю, — смущенно ответил он.
— Ничего. Мы поговорим с ними позже, — сказал я.
— Я лично ходил к Буббе Року. С такими, как он, невозможно иметь дело. Хоть кол на голове теши, ему все нипочем. Помню, лет тридцать назад это было: когда в парке Бубба, пацан еще, не смог отбить мяч и его команда проиграла; стоит он после матча, мороженое ест, тут к нему подлетает его папаша и давай лупить его по ушам. А тот смотрит на него и хоть бы хны.
— И что он тебе сказал?
— Что был дома и спал.
— А его жена что говорит?
— В ту ночь она была в Новом Орлеане. Так что алиби у Буббы нет.
— А оно ему и не нужно. Бубба гораздо более ловкий парень, чем всякие Эдди Китсы.
— Он сказал, что ему очень жаль Энни. По-моему, он был искренен.
— Может быть.
— Сдается мне, что ты считаешь его законченной скотиной.
— Так и есть.
— Чего ты хочешь этим добиться?
Про себя я подумал, что любой легавый, который рискнет считать Буббу Рока невинным гражданином, вряд ли многого добьется. Однако я предпочел промолчать об этом и лишь спросил, когда я смогу получить звезду шерифа.
— Через пару-тройку дней, — ответил он. — А пока советую тебе немного успокоиться. Рано или поздно мы найдем этих парней.
Как я неоднократно отмечал, человек он был честный, но, к сожалению, мир большого бизнеса занимал его мысли гораздо сильнее, чем полицейские обязанности. Как правило, большинство преступников остаются безнаказанными. В Нью-Йорке наказание за свои преступления несут лишь около двух процентов преступников, а в Майами этот показатель составляет четыре процента. Если вы хотите узнать, какая группа населения наиболее критично и враждебно относится к нашей системе правосудия, не тратьте время на членов разного рода радикальных партий; опросите методом случайной выборки десяток жертв преступлений, и по сравнению с ними любые самые экстремистски настроенные политиканы покажутся вам наивными мечтателями.
Я пожал шерифу руку и вышел на улицу; стоял влажный и душный полдень. На придорожных пастбищах коров сгоняли в тень дубов, а на дороге белые цапли ковыряли коровьи лепешки длинными клювами. Я ослабил галстук и вытер рукавом пот со лба.
Пятнадцать минут спустя я сидел в прохладном полутемном баре и держал в руке завернутый в салфетку бокал «коллинса»; однако никак не переставал потеть.
Водка — старый друг большинства тех, кто пьет втихаря. У нее нет ни цвета, ни запаха, ее можно смешивать практически с чем угодно — никто тебя ни в чем не заподозрит. Основным ее недостатком для меня, как любителя виски, было то, что она так легко и незаметно пьется в бокалах, наполненных колотым льдом, кусочками фруктов, сиропом и засахаренными вишенками, и практически не замечаешь, что ты уже пьян в стельку.
— Вы, кажется, сказали, что уйдете в четыре? — спросил меня бармен.
Он указал глазами на часы с подсвеченным циферблатом, висевшие над барной стойкой. Я поднял глаза и попытался сфокусировать взгляд на стрелках и цифрах. Моя ладонь скользнула в карман рубашки.
— Ч-черт, кажется, я забыл очки в машине.
— Больше пяти.
— Вызовите мне такси, ладно? Н-не возражаете, если я оставлю свой грузовик на вашей парковке?
— На сколько? — Он мыл бокалы, не глядя на меня, и говорил тем бесцветным голосом, которым обычно стараются скрыть раздражение к определенным клиентам.
— Скорее всего, до завтра.
Он не удостоил меня ответом, вызвал такси и продолжил мыть стаканы в алюминиевой раковине.
Через десять минут подъехало такси. Я допил свой коктейль и поставил бокал на стойку.
— А за грузовиком я кого-нибудь пришлю, — сказал я бармену.
Я вернулся домой в такси, уложил в чемодан две смены белья, попросил Батиста отвезти меня в аэропорт и в половине седьмого уже летел коммерческим рейсом в Ки-Уэст через Майами.
