поверишь. Не захочешь — дело твое. Я сам по себе, я — один, а не целая шайка. Ты вроде умный парень, колледж закончил, а таких простых вещей не понимаешь: если ты перешел дорогу кому-то из новоорлеанского сброда, это твои проблемы. Я тут ни при чем.
— Ты знал, что Клодетт была на квартире Ромеро?
— Что-о?
— Что слышал.
— Она никуда не ходит без моего ведома.
— Она же вечно таскает с собой этот термос. Следы от него остались по всему кухонному столу.
Он уставился на меня немигающими глазами. Нижняя его челюсть выдвинулась вперед, как рыло барракуды.
— Так ты правда ничего не знал? — спросил я.
— Повтори, что ты сказал.
— Нет уж, сам разбирайся. Моя хата с краю. Если Клодетт не запорет твои планы, на сцену выйдут эти красавцы. Сдается мне, ты больше не контролируешь ситуацию.
— Ты хочешь знать, контролирую ли я ситуацию? А по морде схлопотать не хочешь? По-моему, ты только и делаешь, что напрашиваешься.
— Пора бы тебе подрасти.
— Нет уж, это тебе пора подрасти. Это ты приперся ко мне домой, а теперь и на работу и давай хаять мою семью перед моими друзьями. И что я должен о тебе думать?
— По-моему, тебе давно пора к психиатру. Ты становишься пафосным, Бубба.
Он встряхнул бутылку.
— Ты все сказал?
— Вижу, ты так меня и не понял. Ты просто не способен понимать других.
— Ладно, я дал тебе высказаться. А теперь убирайся.
— Твой отец больше не лупит тебя на глазах у всех, тебя некому стало учить, и поэтом ты женился на Клодетт. Ты стал подкаблучником лесбиянки, мой друг. Она превращает в дерьмо твои дела, а ты даже не подозреваешь об этом.
Он вновь уставился на меня немигающим взглядом.
— Увидимся, — сказал я. — И переведи капиталы куда-нибудь на Каймановы острова. Пригодятся, когда Клодетт и компания оставит тебя ни с чем.
Я повернулся и направился к грузовику. Вслед мне полетела бутылка и с грохотом покатилась по деревянным доскам настила, разбрызгивая пену.
— Эй! Куда ты? Никуда ты не уйдешь! — закричал он, тыча пальцем мне в лицо.
Я не остановился. Парковка была залита ярким горячим солнцем. Он догнал меня и схватил за руку.
— Что, в штаны наложил? Я не позволю тебе оскорблять меня на глазах у моих друзей, а потом вот так повернуться и уйти!
Я открыл дверцу грузовика. Он схватил меня за плечо и развернул к себе: на его потной груди набухли узлы вен.
— Только тронь меня — и сядешь в кутузку. Хватит ребячиться, — ответил я.
Я захлопнул дверцу пикапа прямо перед его носом, завел мотор и уехал. Последнее, что я заметил, — его перекошенное лицо, лицо человека, который внезапно понял, что совершил колоссальную ошибку.
В тот день я ушел с работы пораньше и записал Алафэр на осенний семестр в детский сад при католической школе Нью-Иберия. Вечером мы с ней и Батистом вышли на нашем крошечном суденышке в Мексиканский залив половить креветок. Однако я хотел выйти в море еще по одной причине: в тот день исполнился двадцать один год со дня гибели моего отца. Он работал на буровой установке в открытом море, на подвесной площадке высоко-высоко над водой. В тот день рабочие напали на нефтеносный слой раньше, чем ожидалось. В устье скважины никакого противовыбросного оборудования не было, и, когда буровая установка наткнулась на газовый купол где-то глубоко в толще дна залива, вышка начала раскачиваться, и внезапно наверх хлынул поток соленой воды, песка и нефти под колоссальным давлением, и обшивка корпуса вышки треснула. Сверху посыпались куски металлической облицовки, клещи, цепи, куски труб. Из-за трения металла о металл возникла искра, и скважина вспыхнула. Те, кто спасся, вспоминали, что картина была жуткая, точно кто-то рывком открыл дверь адова пекла.
Хотя отец пристегнул ремень безопасности к натяжному тросу, который соединял его подвесную платформу с катером и успел спрыгнуть, это его не спасло. Рухнувшая вышка разнесла катер в щепы и увлекла за собой на дно залива отца, а с ним еще девятнадцать рабочих.
Тела их не были обнаружены, и мне порой снится, как отец в своем рабочем комбинезоне и каске машет рукой из пучины и ухмыляется: мол, все нормально, сынок. Таков был мой старик. Его частенько забирали в участок, какой-то торговец увел у него жену, вышибалы в кабаках швыряли в него стулья, однако наутро он как ни в чем не бывало просыпался и снова был весел, как певчая птаха.
Я усадил Алафэр за руль в кабине пилота. Голову девочки украшала заломленная набекрень бейсболка с надписью «Астрос». Тем временем мы с Батистом подняли сети и наполнили холодильники креветками. Сделав полумильный круг, я вырубил мотор, и лодку понесло по воле течения именно к тому месту, где двадцать один год назад погиб отец.
Смеркалось; в черно-зеленых волнах покачивались хлопья пены. Солнце уже скрылось за горизонтом, и черно-красные облака на западном небосклоне казались отблеском пожара на огромной планете, постепенно уходящей под воду. Я достал из ящика с инструментами заранее приготовленный букет желтых и пурпурных роз и бросил его в волны. Букет вскоре рассыпался, и одиночные цветки поплыли по волнам, все больше удаляясь друг от друга, пока вовсе не скрылись из виду.
— Он это любит, — улыбнулся Батист. — Твой старик любил цветы. Цветы и женщин. И еще виски. Эй, Дейв, ты почему такой грустный? Твой старик никогда не унывал.
— Давай сварим креветок — и по домам, — отозвался я.
Всю дорогу не покидало меня чувство смутного беспокойства. На западе догорал закат, и вскоре от него осталась лишь полоска зеленоватого света: когда взошла луна, вода окрасилась в свинцовый цвет. Интересно, это была скорбь по безвременно ушедшему отцу или просто застарелая склонность к депрессии?
Нет, дело тут было в другом. Хороший полицейский, грустно размышлял я, никогда не убивает людей без особой надобности. Пока что я только сею хаос и разрушение, я так никого и не арестовал. Вместо этого я испортил жизнь недоумку Буббе. И на душе у меня, прямо скажем, кошки скребли.
Наутро мне в кабинет позвонил Майнос.
— Тебе ничего не рассказывали про Буббу Рока? — поинтересовался он.
— Нет. А что?
— Неужели ничего? Я-то думал, ты знаешь.
— Знаю что, Майнос?
— Вчера он поколотил свою жену. Ну и досталось же ей. В одном из баров на Пинхук-роуд. Продолжать?
— Валяй.
— Вчера днем они еще в машине начали ссориться. В районе Уинн Дикси. Три часа спустя сидит она, значит, в баре в компании каких-то новоорлеанских итальяшек, коктейль попивает, тут снаружи останавливается «кадиллак», и кто же из него выходит? — Правильно, обезумевший от ревности супруг. Врывается это он, значит, в бар, и ну хлестать женушку по физиономии. Она падает со стула, он наподдает ей по заднице и потом как швырнет головой вперед в сторону мужской уборной. Ну, один из итальяшек, понятно, пытается встрять, так Бубба его по стенке размазал. В прямом смысле слова. По словам бармена, он ему чуть шею не свернул.
— С каким смаком ты это рассказываешь, Майнос.
— Ага. Сущее удовольствие.
— Где он сейчас?
— Дома, наверное. А дамочку пришлось в больницу увозить и швы ей там накладывать. Естественно, ни она, ни эти подонки заявления писать не стали. По странным причинам они не особо хотят иметь дело с законом. Не знаешь, что это нашло на нашего Буббу?
