полотенца все до одного были сухие, сухими же оказались мыло и зубная щетка. Судя по всему, в это помещение никто не заходил со вчерашнего вечера.
В душе Эккера появилось чувство разочарования, огорчения и в то же время закопошилось что-то нехорошее, злое. «Выходит, ты все лжешь, — с досадой подумал он. — Вчера мы договорились, что ты немедленно поставишь меня в известность, если в семье Хайду случится что-нибудь. Но ты не сообщил мне о том, что чуть свет побывал у генерала. Почему? Может, там не было ничего интересного? Почему же тогда ты молчишь? Почему солгал, что только встал с постели? Почему Хайду приглашал к себе в дом Чабу и его невесту?» Эккер, разумеется, знал, какие крепкие дружеские нити связывают Эндре с семьей генерала Хайду, но он все же надеялся, что чувство верности империи окажется сильнее дружеских уз. Молчание священника, его чересчур ранний визит к генералу, видимо, связаны с телефонным звонком Чабы.
«Что же теперь делать с этим несчастным? — думал он. — Собственно говоря, это слабый, легко поддающийся влиянию извне человек. Без сомнения, он сразу же расколется и заговорит. Но что будет потом?» Эккер медленно намыливал руки и так тщательно мыл их, будто готовился к операции. «Операция...» — при одном упоминании этого слова, он сразу же вспомнил сегодняшний телефонный разговор с Чабой...
Когда Эккер вернулся в комнату, в нос ему ударил неприятный, слегка кисловатый запах давно не проветривавшегося помещения. Он подошел к окну и, повернувшись, уставился взглядом в худое, усталое лицо капеллана, однако Эндре избежал его взгляда.
«Несчастный, — снова подумал Эккер, — еще вчера я намеревался повысить его по службе, а теперь, возможно, и его ожидает судьба Радовича. Жаль его, конечно, но уж это зависит не от меня: предателей нужно уничтожать». Эккер взял себя в руки, чтобы не проявить раньше времени своей антипатии к Эндре.
— Посмотрите мне в глаза, Эндре, — со свойственной ему улыбкой проговорил профессор. Священник поднял на него глаза. — Я хочу кое о чем спросить вас. Надеюсь на откровенный ответ.
— Спрашивайте, господин профессор. — В голосе Эндре чувствовалась дрожь. Сжав одну руку в кулак, он уперся им в бок.
— Как вы полагаете, Радович умен или глуп?
— Господин профессор, вы же сами знаете, что он умен, — быстро ответил Эндре.
— Вебер, — штурмбанфюрер подмигнул тому, словно подавал этим условный знак, — а вы как думаете?
— Глуп... — проговорил Вебер и, потянувшись, добавил: — И даже очень...
— Это почему же? — недоуменно спросил священник, переводя взгляд с Вебера на профессора.
— Сейчас объясню. — Эккер скрестил руки на груди: — Человек, который намеревается обмануть гестапо, не может быть умным, так как умный человек прекрасно знает, что на лжи далеко не уедешь. Будь он умным, он бы не позволил избивать себя. Вот оно и выходит, что Радович глуп, раз все отрицал и врал нам...
— Вы же говорили... обещали, — перебил его Эндре. Глаза у него расширились от страха, и он так и не успел закончить фразы — Эккер жестом остановил его:
— Люди слишком много обещают друг другу, но, к сожалению, далеко не всегда выполняют свои обещания. Правда, такое, дорогой Эндре, может случиться и с нами, потому что и мы всего лишь люди. Сейчас меня интересует, дорогой сынок, каким человеком считаешь ты себя — умным или глупым?
После вопроса Эккера Эндре сразу же догадался, куда он целит, однако сделал вид, что не понял, в чем дело, и сказал:
— Я вас не понимаю.
— Вебер, скажите-ка свое мнение!
— Умен, — холодно выдавил из себя Вебер, подходя ближе к священнику.
— Может, он не позволит избивать себя? — спросил Эккер.
— Я надеюсь. — Вебер остановился от священника на расстоянии вытянутой руки: — Господин священник, рассчитываю, что моя надежда не безответная. Не так ли? — И он сделал еще полшага вперед.
Все тело капеллана было сковано уже не страхом, а ужасом. Что же делать? Он невольно закрыл глаза и мысленно увидел заплаканное лицо тетушки Эльфи. «Боже милостивый, всемогущий, не оставляй меня...» — мысленно взмолился он.
И в тот же миг почувствовал сильный удар в подбородок. Сначала ему показалось, что весь мозг выскочил у него из головы. Однако сознания он не потерял, только в глазах все стало двоиться и троиться, и на какое-то мгновение он увидел перед собой скопище стульев, шезлонгов, столов, бесчисленное множество лампочек в люстре, а вслед за тем неожиданно ощутил какую-то глубокую пропасть, у которой не было ни дна, ни краев...
Он медленно сполз по стене на ковер. Острый подбородок его уперся в грудь.
— Боже милостивый... — пробормотал он, все еще не не понимая, зачем ему ломают пальцы. Страшная боль пронзила тело, подбираясь к голове. Он вскрикнул, глаза его наполнились слезами.
— Ты врал мне, сын мой! Ты обманул меня, дорогой Эндре! Почему ты это сделал?..
Эти слова Эккера дошли до сознания Эндре откуда-то издалека. Он поднял голову и встретился со взглядом профессора.
— Господин профессор... — простонал он. — Умоляю вас... Я не вынесу! — Он скорее чувствовал, чем слышал, треск костей, в том месте, где помещались почки, ужасно горела кожа, даже сами почки, казалось, горели от серии мелких крепких ударов.
Эккер подал знак, и в тот же миг боли у Эндре прекратились, лишь откуда-то из глубины все еще вырывались сдавленные рыдания. Эндре было жаль себя, и в то же время ужасно стыдно. Ему хотелось умереть, но он боялся, так как смерть могла прийти только вместе с болью. Он начал на ощупь искать свои очки.
— Говори, сынок, — шептал ему Эккер уговаривающим тоном. — Рассказывай, Эндре, я прошу тебя... Я не заслужил от тебя такого, не так ли?
Слезы капали на ковер. Эндре чувствовал себя каким-то опустошенным, всеми заброшенным и очень несчастным. Два пальца на левой руке безжизненно болтались. Он вспыхнул и, прижавшись лицом к грязному ковру, зарыдал, содрогаясь всем телом.
— Господи, да исполнится твоя воля! — прошептал он.
— Я хотел тебе добра, но ты не послушался меня. Ты же знаешь, что ты натворил...
Вебер распахнул окно. По небу ползли черные грозовые облака, тесня друг друга. Все вокруг было серо-свинцового цвета. Летний ливень забарабанил по черепичной крыше. Шум дождя заглушил все звуки...
В медицинской комнате никого не было. Чаба ничего не понимал. Перед дверью в коридоре расхаживал часовой, который по-уставному отдал ему честь, однако не сказал ни слова. Кровать была застлана чистой простыней — никаких следов, свидетельствующих о том, что всего несколько часов назад здесь лежал больной. Он посмотрел в окно, за которым хлестал ливень. Во дворе стояла машина «скорой помощи», однако Милана Радовича нигде не было.
«Спокойно... Обо всем подумай спокойно, — мысленно уговаривал себя Чаба. — Все было так хорошо продумано. С Миклошем мы договорились. До сих пор все шло гладко. Машину «скорой помощи» во двор пропустили, значит, Эккер отдал такое распоряжение. Погода и та играет нам на руку — начался ливень».
В комнату вошел Вебер и почти весело поздоровался. Чаба кивнул ему в ответ.
— А где же Радович? — спросил Чаба, снимая перчатки.
Штурмбанфюрер как ни в чем не бывало курил, он предложил закурить и Чабе, но тот отказался.
— Его увезли... — Вебер посмотрел на часы: — Четверть часа назад.
— Вебер... — начал было Чаба строго, но тут же замолчал, так как в комнату вошел Эккер, а вслед за ним майор Бабарци.
— Доброе утро, дорогой, — поздоровался профессор и посмотрел на часы: — А я смотрю, все мы — пунктуальные люди. Ну-с? Все в порядке? — Он сделал несколько шагов к Чабе и взял его за руку.
