ладони, он кивнул хозяину и направился к двери, но неожиданно услышал голос капитана Шарди:
— Варьяш!
— Слушаюсь, — тихо отозвался он.
Шарди жестом подозвал его к себе и показал на свободный стул:
— Садитесь...
— Товарищ капитан, докладываю, что...
— Я сказал, садитесь...
Эндре повиновался. Двое мужчин, сидевших за одним столиком с Шарди, по очереди представились. Тот, что с короткой прической и аккуратно подстриженными черными усиками, оказался механизатором из МТС Матьяшем Геребеном, старшим лейтенантом запаса, а другой, с уже обозначившейся лысиной, вытянутым лицом, голубыми глазами и толстой мускулистой шеей, — электриком с почты Виктором Хайде.
— Четыре рома! — голосом, не терпящим возражений, сделал заказ Шарди. Раскрасневшееся лицо капитана и лихорадочный блеск его глаз свидетельствовали о том, что он уже неоднократно прикладывался к рюмке.
— Не много ли будет, Пишта? — добродушно спросил усатый Геребен.
— Не твое дело, дружище, — оборвал его Шарди, — я плачу. Ведь у нас, военных, денег куры не клюют. Скоро мы будем получать столько же, сколько получает хороший дамский парикмахер или официант... — съехидничал он.
Мрачный корчмарь принес и поставил на стол четыре рюмки рома и с таким же мрачным видом вернулся на свое место.
— Ну, как говорится, поехали... — Шарди выпил ром, скорчив при этом жуткую гримасу. — Говорят, что твой папаша вчера больно хорошо выступал.
— Не знаю, я на конференции не был, — осторожно ответил Эндре, еще не понимая, на что намекает капитан.
— Не был на конференции?
— Не был.
На лице Шарди появилась хитрая усмешка.
— Говорят, там пир шел горой, а, Виктор?
Молодой человек недоуменно пожал плечами:
— Откуда мне знать? Говорят, правда, что писателя до машины на руках тащили: уж больно хорош был.
— А ты что, никогда не напивался, что ли? — спросил Геребен капитана. — Что в этом удивительного?
— Но я не писатель, черт возьми!
— А писателю, значит, выпить нельзя? Он ведь тоже человек. — Геребен посмотрел на Эндре: — Разве не так?
— Так-то оно так, дружище, — ответил Шарди, — только я ненавижу людей, которые на словах ратуют за трезвость, а сами напиваются до потери сознания... — Он жестом приказал корчмарю принести еще четыре рюмки рома. — Уж если ты писатель, да еще порядочный человек, не появляйся в таком виде на балу.
— Никакого бала не было, — заметил Эндре.
— Не было? Ты же говорил, что не был на вечере.
— Нет, некоторое время я там побыл, а потом ушел.
— Так ты видел своего папашу или не видел?
Дождавшись, пока корчмарь поставит рюмки на стол, Эндре тихо спросил:
— Товарищ капитан, уж не хотите ли вы, чтобы я плохо говорил о своем отце?
— Постой-постой, ничего я от тебя не хочу. Отца ты, конечно, не продашь, а вот беднягу Бегьеша продал, испортил ему жизнь. Знаешь, рядовой Варьяш, перевелся бы ты лучше в другую часть...
— Кто такой Бегьеш? — поинтересовался Геребен.
— Младший сержант, замечательный парень, земляк мой. А жизнь ему изуродовали только потому, что он не захотел делать поблажек рядовому Варьяшу. Вот за это его и решили убрать. Тем, что сидят наверху, все дозволено. Для них законы не писаны. Они, как хотят, так и поступают. Бегьеш этой осенью должен был держать экзамены в офицерское училище, но теперь наверняка провалится, поскольку Эндре Варьяш донес на него...
— Ни на кого я не доносил! Я этим не занимаюсь!..
— Не ври...
— Товарищ капитан, я не имею обыкновения лгать. Разрешите идти?
— Не разрешаю.
— Я в отпуске.
— Все равно не разрешаю.
— Вы не имеете права задерживать меня.
— Не имею права?!
— Пишта, ну чего ты задираешься? — примирительным тоном произнес Геребен и взял офицера за руку. — Если парень не хочет сидеть с нами, пусть идет.
— Эти папенькины сынки еще будут указывать мне на мои права!
Эндре решительно встал.
— Сесть!
— Я пойду: у меня дела.
— Послушайте, рядовой Варьяш, Бегьеша вы убрали с пути, но со мной вам это не удастся... Не позволю!.. А теперь можете идти к своему папаше жаловаться... можете доносить на меня...
Эндре хотел было ответить, но Геребен сделал ему знак, чтобы он уходил.
Юноша подошел к хозяину, положил перед ним двадцать форинтов и сказал:
— С меня за два рома.
В тот же миг Шарди вскочил, словно подброшенный невидимой пружиной, подбежал к стойке и закричал:
— За ром плачу я!
— За меня платить не надо, — твердо проговорил Эндре, глядя сверху вниз на невысокого офицера.
— Уж вы решите, кто из вас будет платить, а потом скажете мне, — проворчал корчмарь, внимательно наблюдая за происходящим.
— Вот моя двадцатка, — повторил Эндре и повернулся кругом.
— Не смейте меня позорить, Варьяш! — выкрикнул Шарди. — Слышите, вы, черт бы вас побрал! — И он раздраженно хлопнул рукой по купюре.
Но Эндре уже не слышал его — он вышел, хлопнув дверью. А Шарди, сознавая, что попал в довольно смешное положение, в ярости заскрипел зубами и злобно прошептал:
— Ну, ты меня еще вспомнишь...
Эндре застал Марику дома. Она сушила одежду перед изразцовой печкой и выглядела очень усталой. Они молча обнялись и поцеловались. Эндре прильнул к Марике так, словно искал у нее защиты, и она почувствовала, как он дрожит.
— Я уже не верила, что мы встретимся, — обрадованно зашептала она. — Так плохо было без тебя... А я даже не знала, где тебя искать...
— Мне тебя тоже недоставало...
Марика закрыла глаза, крепче обняла Эндре и вдруг обнаружила, что он ужасно промок.
— Да на тебе сухой нитки нет! — всполошилась она, запахивая разошедшиеся полы халатика. — Раздевайся и сушись.
— В чем же я останусь?
— Садись поближе к печке, а я быстро приготовлю горячую ванну. Пока ты будешь мыться, я накрою на
