– Арудж-Баба мертв, слава тебе Господи! Наконец-то они обезглавили этого дьявола! – кричит Томас Гуппер, распахивая дверцу погреба.
– Зачем же так кричать? – кричит в свою очередь Корнелия Гуппер, обращаясь к мужу, голова которого показывается над деревянным полом.
Госпожа Шарлотта, ошеломленная этой новостью, опирается о прилавок. Кружево внезапно словно каменеет в ее руках, а глаза и голову заволакивает туманом.
– Скорее стул, Беатриса! И бокал рейнского.
Другие покупатели, стоящие на почтительном расстоянии, тоже замечают внезапное недомогание маркизы.
Какой-то галантный кавалер подвигает поближе к ней поднос, на котором курится ладан.
– Устраивайтесь здесь, дорогая госпожа, откиньтесь поудобнее, – бормочет лавочница, допуская необычную фамильярность, однако, вполне оправданную в подобных экстренных случаях, и, усадив Шарлотту-Бартоломеа на стул, который принесла Беатриса, расправляет фижмы, чтобы ей было удобнее сидеть.
Маркиза все больше бледнеет, глаза ее блуждают, она откидывает голову, не хочет разжать губы, чтобы выпить немного вина, и даже слабым жестом отстраняет бокал, который ей подносит лавочница.
– Ну же, ну, по крайней мере вдохните, прошу вас. Запах вина пойдет вам на пользу. Это лучше, чем ладан, вот увидите.
Бог мой! Она совсем закрыла глаза. Скорее, Томас, скорее сюда, не сиди там, как будто и у тебя тоже голова отрезана.
Голова Томаса Гуппера лежит на досках пола, словно голова призрака. А мерцание серебристых вышивок и кружев в отсветах жаровни придает ей таинственный ореол. Лавочник пристально смотрит на потерявшую сознание клиентку.
– Господи Иисусе, да это же маркиза де Комарес! Шарлотта-Бартоломеа – самая знатная дама в стране после правительницы Марии, которая в силу своего положения не может позволить себе роскошь ездить по городу за покупками, как ее кузина де Комарес.
– Поднимайся и закрой люк. Не видишь, что ли, эта вонь беспокоит и других господ?
Покупатели вынуждены отодвинуться от отверстия, над которым поднимаются зловонные испарения, смрад застоявшейся воды, гнили и паров серы, словно из преисподней.
Гуппер закрывает погреб, извиняется перед клиентами и, расточая улыбки, снимает плащ, впитавший в себя запах первых осенних туманов.
Томас спешит сообщить великую новость, которую только что привезли курьеры Его Величества.
– Госпоже Комарес плохо! Возьми веер, Беатриса!
Продавщица смотрит как зачарованная на причудливые широкие шаровары в красную и бирюзовую полоску, которые неожиданно выглядывают из-под черных, по испанскому обычаю, тяжелых юбок маркизы.
– Беатриса, – пристает хозяйка, хорошенько тряхнув ее, – ты что, окаменела? Сегодня все возможно, Господи, сегодня особенный день.
– Ах, это точно, сегодня день, полный событий! – подтверждает муж, и, ободренный слабым жестом, напоминающим приветствие, который делает больная, приходя в себя, он заканчивает фразу, начатую еще когда распахнул погреб: «Так вот, они его обезглавили, ты слышала, Корнелия?»
– Слава Богу! – говорит незнакомая покупательница, со знанием дела ощупывая камчатные и бархатные ткани. – Наконец-то покончено с этим пиратом и убийцей!
Комарес роняет голову на грудь.
– О небо! Маркизе снова плохо. Дайте мне руку, госпожа маркиза, смелее! Бодритесь… Ах, какое несчастье! Что же нам делать, Томас? – И поскольку волнение делает лавочницу агрессивной, она набрасывается на клиентку, посмевшую что-то сказать.
– Простите, госпожа, но не будете ли вы так любезны говорить потише. Здесь у нас, сами видите, титулованные особы. Вы еще не знакомы с нашими порядками. Даже радость нельзя выражать так громко. Госпожа очень чувствительна…
Чтобы обеспечить маркизе приток свежего воздуха, Гупперы машут руками прямо у нее перед носом в ожидании, когда появится веер.
– Беатриса! Там есть военные опахала. Принеси одно из них!
– Не нужно веера, – говорит маркиза слабым голосом и открывает глаза, – все прошло, спасибо, дорогие, спасибо.
Она обводит всех томным взглядом, расточает легкие улыбки, грациозно похлопывает себя кончиками пальцев по щекам, чтобы они порозовели.
– Вероятно, сегодня я слишком рано встала к утренней молитве.
Утренняя молитва послужила прекрасным оправданием, так же как и другое объяснение – зловонный дух из погреба. Ни один человек в магазине не связал обморок госпожи с известием, что Арудж-Баба вместе с бандой своих разбойников был окружен среди африканских гор и нашел смерть от меткого удара копья.
Послание императора изобилует подробностями, и Томас с радостью сообщает их.
– Говорят, что копье бросил какой-то испанский солдат, но я думаю, что это был сам ангел Господен или святой. Смерть Аруджа – такое чудо мог явить только Господь! – Говоря это, лавочник прижимает руки к груди и в знак благодарности возводит глаза к небу. – Теперь все вздохнут с облегчением. Теперь, когда старый бандит подох, как собака, торговые суда будут чувствовать себя в море значительно увереннее, да и плавать быстрее, что пойдет на пользу нашей торговле и доставит удовольствие дамам. – Томаса Гуппера радует его собственная выгода и польза, которую принесет смерть Аруджа покупателям. – Прошу прощения, но из-за волнений, которые доставил нам сегодняшний день, я даже не поздоровался с вами должным образом.
И он наверстывает упущенное с помощью целого ряда куртуазно-подобострастных поклонов, кружа вокруг маркизы, словно ощипанный павлин в дни линьки, после чего преклоняет колено и застывает в этой позе, как будто застигнутый внезапной судорогой, пока дама не делает ему знак подняться.
Комарес всегда была хорошей клиенткой, но после возвращения из своего длительного и таинственного путешествия в заморские страны маркиза полюбила роскошно одеваться и посещать магазины. Поговаривают, что и сама она не брезгует торговлей. Но для лавочников Гента, она – словно манна небесная. Мадам, как нектар, влекущий к цветам пчел, привлекает клиентов в магазины, едва переступив их порог. Если она покупает какую-нибудь материю, гофрированную отделку, кружево, шкатулку или кубок, сразу и другие дамы покупают то же самое: товары расходятся молниеносно, сундуки пустеют, не успев открыться.
– И именно ей пришлось вдыхать эту вонь, – шепчет Корнелия мужу, – ты понятия не имеешь, что такое деликатность.
Томас, которому жена постоянно твердит, что он должен быть любезен с клиентами, на этот раз превосходит самого себя, из кожи вон лезет, чтобы только загладить свою вину.
– Корнелия, сокровище мое, ты помнишь, что в порт вошли корабли?
Когда прибывают суда с товарами, у Гупперов принято устраивать праздничное угощение: постоянных посетителей потчуют уже ставшими известными во всем городе пирожками с изюмом в кунжутной подливке.
Небольшой стол все еще накрыт в нише окна. Подкрепившись, Томас продолжает свой взволнованный рассказ.
О гибели Краснобородого он узнал на таможне, где императорские сборщики налогов потребовали вносить добровольные пожертвования в городскую казну для частичного возмещения военных расходов. У кого были с собой деньги, те сразу же и заплатили на радостях по случаю победы. Тем более, хочешь не хочешь, а платить все равно всем придется. К тому же по такому случаю грех не заплатить, это справедливо, можно даже сказать – прекрасно. Весь город внезапно раскошелился, чтобы устроить иллюминацию и праздник.
– На заходе солнца, дамы и господа, будет факельное шествие до самого дворца наместницы, а затем в соборе начнется торжественная служба Те Deum.[7] По этому случаю понадобятся новые ленты и кружева. Торопитесь, господа! Выбирайте, а в цене договоримся!
