на лице отпечатывается осознание случившегося и его сменяет выражение ужаса от содеянного. Роберт в течение минуты оглядывал все, что его окружало, впитывая в себя каждую, даже самую незначительную деталь. Одежда его насквозь промокла от крови и липла к телу. Не вставая с колен, он в отчаянии помотал головой, словно отгоняя ужасное видение совершенного им убийства.
– Он дурно обращался с Кэсси, – пробормотал Роберт.
– Теперь с этим покончено.
– Он встречался с одной молодой француженкой, что живет в квартирке на Эгертон-гарденс. За эту квартиру платил он и, кроме того…
– Нет нужды оправдываться, Роберт. Лучше и не пытайся, потому что все равно не сможешь. Да и какой смысл? Не передо мной же в самом деле тебе оправдываться?
– Но…
– Единственное существо, с которым тебе необходимо считаться, – это я.
– …это же убийство!
Рейчел вздохнула:
– Не то, дорогой, не то ты говоришь! Как ты не понимаешь, что мы другие! Да, для смертных, возможно, это и в самом деле убийство, но не для нас… Мы имеем полное право называть это так, как захотим.
– Но ведь как ни называй преступление, оно не станет от этого более привлекательным, не так ли?
– Более, менее – что это такое? К чему эти странные сравнения? Пойми, мы и они – разного поля ягоды. Поэтому ты не должен позволять, чтобы тебя судили по обычной мерке…
– Я его убил!
– Нет! – прекратила она его излияния. – Ты не убивал.
Роберт обвел глазами интерьер комнаты, который скорее напоминал обстановку на бойне, и поморщился.
– Что же я тогда, по-твоему, сделал?
– Ты сделал то, ради чего возродился в новом качестве. То есть вполне естественную вещь. И даже справедливую, если хочешь.
– Ты называешь это справедливостью?
– Мы – животные, которые живут охотой и кровавой добычей, в этом наша суть. Мы поедаем плоть и кровь смертных, а заодно и память тех, кого мы убили. Вот чем мы занимаемся веки вечные. Наши жертвы отличны от нас. Они слабы телом и духом, и ты сам знаешь, что это правда. И то, что ты сейчас совершил, является безусловным подтверждением моих слов.
Поэтому отбрось сомнения, дорогой, и постарайся принять случившееся как данность. Ведь это твои пальцы пробили грудь этого смертного, словно рисовую бумагу. Ведь ты – и никто другой – унаследовал все, что когда-то было в этом человеке, переварил его сущность и сделал ее частицей себя самого. Так что если у тебя все-таки остались сомнения в собственной избранности, поделись ими со мной, если, разумеется, найдешь, что сказать.
Роберт опустил глаза и снова, в который раз, оглядел труп. Уж теперь-то он знал, что отличен от смертных, но убийство есть убийство, какие бы доводы ни приводил убийца в свое оправдание. Он был уже достаточно наказан собственной совестью за содеянное, но ему этого было мало. Ему хотелось почувствовать еще большее отвращение к кровавому деянию, как будто это могло каким-то образом восстановить его былую человеческую сущность.
Но странное дело, вместо отвращения им овладело любопытство. Сейчас его куда больше волновали воспоминания жертвы, нежели тот факт, что вырванное им человеческое сердце все еще лежало на полу. Потом он перевел взгляд на Рейчел и ощутил, с какой недоступной смертному силой заколотилось его собственное сердце. Женщина была великолепна, как никогда.
– Мне привиделось, будто я пятнадцать лет назад занимался с Кэсси любовью. Я был на его месте. Я стал им.
Рейчел кивнула:
– Я знаю.
Она взлохматила волосы у него на лбу и спросила:
– Ну и как, понравилось?
– Думаю, что да.
– Не забывай, что это его оценка, а не твоя.
– А ты знаешь, что более всего меня поразило, когда я завладел его сущностью?
– Что?
– Я наконец понял, отчего Вернон питал ко мне неприязнь. Он думал, что мы с Кэсси спим.
– Это правда?
– Разумеется, нет. Это он напридумывал. Но была одна деталь, которая показалась мне по-настоящему интересной.
– Какая же?
– Взгляд на себя со стороны. Я был на месте Вернона, спустился как-то вниз и увидел себя самого, Роберта Старка, и даже говорил с ним. Не кажется ли тебе, что это чистой воды сумасшествие?
– Да, это так, но я знаю, что ты имеешь в виду. – Она поцеловала его в щеку, заодно коснувшись губами
