Увидев, однако, с каким любопытством глядит на него сиделка, он спохватился. Ведь ему до приезда отца ни в коем случае не надо выказывать никаких улучшений. И Колин тут же с кислой миной добавил:
— Иногда после еды у меня ухудшается самочувствие.
— Может, и так, — по-прежнему не сводя с него глаз, задумчиво проговорила сиделка, — но все равно я должна обсудить это с доктором Крейвеном.
Когда она наконец-то ушла, Колин с тревогой воззрился на Мэри. Причина его волнений была девочке понятна без слов.
— Сиделка с ужасным любопытством тебя разглядывала, — прошептала она. — Похоже, ее что-то насторожило.
— Нельзя, чтобы она догадалась! Никто ничего пока знать не должен!
Вскоре пришел доктор Крейвен. Сперва он как-то странно разглядывал пациента. Потом, к великому неудовольствию Колина, принялся задавать вопросы.
— Ты много времени проводишь в саду, Колин. Наверное, у тебя там есть любимые уголки, а?
— Может быть, есть, а может, и нет, — высокомерно отвечал тот. — Я никому не обязан докладывать, где бываю. И слугам приказано держаться подальше. Вы же знаете: ненавижу, когда за мной наблюдают.
— Хорошо, хорошо, милый, — тут же смирился доктор, — я просто имел в виду, что ты целыми днями теперь на воздухе и, по-моему, это принесло тебе пользу. Вот и сиделка сказала, что аппетит у тебя куда лучше прежнего.
И тогда Колин, просияв от внезапной находки, сказал:
— А может быть, у меня какой-нибудь ненормальный болезненный аппетит?
— Нет, нет, — возразил доктор, — аппетит у тебя вполне здоровый. Ты потолстел, и цвет лица у тебя улучшился.
— Наверное, это я просто распух и температурю, — продолжал развивать свою линию Колин. — Я читал, с умирающими так часто бывает.
Доктор Крейвен взял его за руку и сосчитал пульс.
— Температура нормальная, — задумчиво произнес он. — И вид у тебя здоровый, как никогда. Если так и дальше пойдет, ты можешь, мой мальчик, надолго забыть о смерти. Твой папа очень обрадуется, когда получит наше письмо.
— Я не позволю! Я не позволю! — затряс кулаками Колин. — Нельзя ему писать обо мне! Вдруг мне потом станет хуже? Может быть, у меня уже этой ночью будет ужасная лихорадка? Я даже сейчас чувствую наступление чего-то плохого, — весьма радостным тоном уточнил он. — Вы же знаете, как на мне отражается любое волнение! А вы сейчас очень разволновали меня этим письмом к отцу. Я уже весь горю! Запомните: я ненавижу, когда обо мне пишут или шепчутся! Ненавижу так же сильно, как когда на меня незнакомые смотрят!
— Тише, тише, мой мальчик, — принялся успокаивать его доктор. — Без твоего разрешения мы папе ничего не напишем. Тем более если ты так болезненно это воспринял. Я вовсе не хочу, чтобы тебе стало хуже.
О письме мистеру Крейвену доктор больше ни разу не упоминал. Сиделка была тоже строго-настрого предупреждена о недопустимости подобных бесед с пациентом.
— У него невероятное улучшение, — говорил ей доктор. — Это почти что чудо. Правда, он еще не избавился от повышенной раздражительности. Тут нам с вами следует проявлять особую осторожность. Нельзя, нельзя, чтобы он сейчас волновался!
Маленькая победа над доктором Крейвеном Мэри и Колина не успокоила, и они тут же принялись за разработку дальнейших военных действий.
— Наверное, все-таки мне придется устроить истерику! — с сожалением проговорил мальчик. — Если бы ты, Мэри, знала, как мне не хочется! У меня может вообще ничего не выйти. Ведь я теперь думаю о хорошем, а не о плохом. И испортить себе настроение так, как раньше, уже не смогу. Но должен же я принимать какие-то меры, чтобы они папе не написали!
Обсудив все и взвесив, оба заговорщика решили поменьше есть. Однако осуществить эту задачу не удалось. Каждое утро Мэри и Колин просыпались ужасно голодными. А завтрак, как назло, подавали великолепный. Могли ли они удержаться, видя перед собой горячий хлеб, белоснежные яйца, малиновый джем и густые топленые сливки! Особенно тяжко Мэри и Колину, которые ели теперь всегда вместе, приходилось, когда на завтрак подавали ломтики поджаренной ветчины. Учуяв их благоухание из-под серебряной крышки, мальчик и девочка скорбно качали головами.
— Боюсь, мы сейчас с тобой это съедим, Мэри, — говорил в таких случаях Колин. — Ничего, мы еще можем попробовать отказаться от обеда. Или от ужина.
Но за обедом, а после — за ужином повторялась та же история. И когда на кухню из комнаты юного мистера Крейвена приносили совершенно пустые тарелки, слугам было о чем посудачить.
— Если бы эти куски ветчины хотя бы немного потолще резали, — однажды мечтательно произнес Колин. — А по одной булочке на человека, я считаю, вообще слишком мало.
— Конечно! — подхватила Мэри. — Такая малость годится только для умирающих. Если собираешься жить, нужно булок гораздо больше. Я бы их целых три съела.
Неизвестно, чем бы кончились эти муки, если бы на другой день после беседы с матушкой Дикен не пришел им на помощь. Поработав как следует вместе с Мэри в саду, он вдруг скрылся в кустах и извлек оттуда два жестяных ведерка. Одно из них было полно жирным парным молоком. А в другом лежали домашние булки с изюмом. Миссис Соуэрби так плотно укрыла их сине-белой салфеткой, что они даже не успели остыть. Мэри и Колину булочки с молоком показались чуть ли не райской пищей.
— В твоей маме, как и в тебе, есть что-то волшебное, — уверенно произнес с полным ртом Колин, — и в ее булочках тоже. Так ей и передай, пожалуйста, Дикен. Мы с Мэри очень ей благодарны.
Произнося эту короткую речь, Колин умудрился дожевать булочку и тут же запихнул в рот следующую. Мэри делала то же самое, и они не останавливались до тех пор, пока оба ведерка Дикена не стали совершенно пустыми.
Так было положено начало съестным сюрпризам от миссис Соуэрби. Несколько дней спустя до Мэри и Колина вдруг дошло, что они наносят семейству Дикена ощутимый урон. Получалось, что его матушка теперь, кроме своих, кормит еще двух детей. Но выход быстро нашелся. Мэри и Колин стали посылать с Дикеном деньги, чтобы миссис Соуэрби могла купить еды на их долю. Еще через несколько дней Дикен довел питание Мэри и Колина до совершенства. Найдя неподалеку от парка, где они первый раз увиделись с Мэри, овраг, он сложил там из камней жаровню. В ней они пекли картошку и яйца. Печеных яиц Мэри и Колин до сих пор никогда не пробовали, и они им очень понравились. А печеная картошка со свежим маслом была не только вкусна, но и, в сочетании с посылками миссис Соуэрби, замечательно утоляла голод.
Каждое утро Тайное научное общество под сливовым деревом продолжало эксперимент юного мистера Крейвена. Призвав волшебство уже известным нам способом, Колин начинал упражняться в ходьбе. С каждым днем у него получалось все лучше, а с этим крепла и вера его в волшебство. Раз от раза Колин пытался увеличить нагрузку, и вскоре мог, не опираясь на руку Дикена, пройти уже много метров подряд.
Однажды Дикен целый день где-то пропадал. Придя на следующее утро в Таинственный сад, он опустился на траву, горделиво взглянул на Колина и начал рассказывать:
— Вчера матушка послала меня за покупками в Туэйт. Там-то и повстречался мне Боб Хейуорт. Он отдыхал возле кабачка «Голубая корова». Боб — самый сильный у нас в округе. Он и среди борцов чемпион, и прыгать умеет лучше других, и молот всегда дальше всех закинет. Даже в Шотландию однажды ездил соревноваться. Все господа называют Боба «атлетом», и ты, Колин, тоже в атлетике успехов задумал добиться. А так как мы с Бобом давно подружились, я и решил с ним насчет тебя посоветоваться. Ну, вначале я, конечно, просто спросил, как он достиг, что у него мускулы отовсюду так красиво торчат? Боб ответил, что однажды в Туэйте был цирк с силачом. Этот силач и показал ему, как упражнять руки, ноги и вообще все мышцы в теле. Ну, тут, Колин, я и приступил напрямую к тебе. «Как ты думаешь, Боб, — говорю, — для очень слабого человека упражнения такие сгодятся?» Боб засмеялся и ткнул мне пальцем в живот. «Это что, ты себя слабым считаешь?» — спрашивает. Пришлось ему объяснить, что дело совсем не во мне, а в одном юном джентльмене, который только недавно выздоровел от болезни и теперь хочет
