ГЛАВА XVIII
Малоун и Стефани прокладывали себе путь через людную деревушку. По центральной улице, подпрыгивая на мостовой, проехал автобус. По дороге Стефани зашла в ресторан поговорить с хозяином. Малоун пожирал глазами какую-то аппетитную рыбу, которую поедали посетители, понимая, что с обедом придется подождать.
Он злился на Стефани, что она солгала ему. Или она не была признательна ему за помощь, или недооценила серьезность ситуации. По их следу шли решительно настроенные люди, готовые умирать и убивать. Он уже познакомился с их милыми привычками, и чем больше у него будет информации, тем больше шансов на успех. Ему и так было нелегко, а уж неуверенность в союзнике еще больше усложнит дело.
Выйдя из ресторана, Стефани сказала:
— Эрнст Сковилль был сбит машиной, когда, по своему обыкновению, прогуливался за городскими стенами. Его здесь все любили. Он долго прожил в Ренне.
— Известно, чья машина?
— Нет ни одного свидетеля. Ни одной ниточки.
— Ты на самом деле знала Сковилля?
Она кивнула:
— Но мы не были друзьями. Общались редко. В наших спорах он был на стороне Ларса.
— Тогда почему ты позвонила ему?
— Он был единственным, кого я могла спросить о дневнике Ларса. Он был вежлив, учитывая, что мы не разговаривали много лет. Хотел увидеть дневник. Я собиралась наладить с ним отношения.
Стефани удивляла его. Вражда с мужем, сыном и друзьями мужа. Было ясно, что она чувствует вину, но что она собиралась с этим делать — непонятно.
Она потянула Малоуна за собой:
— Я хочу проверить дом Эрнста. Он владел очень хорошей библиотекой. Хочу посмотреть, не пропали ли его книги.
— У него есть жена?
— Нет, он был одинок. Из него получился бы хороший отшельник.
Они двинулись в сторону одной из улочек, ответвлявшихся от центральной.
— Ты на самом деле веришь, что где-то здесь спрятано сокровище? — поинтересовался Малоун.
— Трудно сказать, Коттон. Ларс, бывало, говорил, что девяносто процентов легенды о Соньере — вымысел. Меня злило, что он тратит время на такую чепуху. Но он всегда считал, что тут есть десять процентов правды. Это захватило его и, в некоторой степени, Марка. По-видимому, сто лет назад тут произошли странные вещи.
— Ты имеешь в виду Соньера?
Она кивнула.
— Объясни.
И Стефани продолжила рассказ.
— Я не могу оставить свой приход, — заявил Соньер епископу, стоя перед ним в его дворце в Каркасоне, что в двадцати милях к северу от Ренн-ле-Шато.
Он избегал этой встречи месяцами, под предлогом, что доктор запретил ему путешествовать из-за болезни. Но епископ был настойчив, и последнее приглашение было принесено ажаном, которому приказали лично сопроводить священника к епископу.
— Вы ведете намного более роскошный образ жизни, чем я, — сказал епископ. — Я хочу знать происхождение ваших весьма значительных, на мой взгляд, денежных ресурсов.
— Увы, монсеньор, вы задаете мне тот единственный вопрос, на который я не могу ответить. Великие грешники, которым я, с божьей помощью, указал путь к искуплению, пожертвовали мне большие суммы денег. Я не хочу нарушать тайну исповеди, выдавая вам их имена.
Епископ обдумал его возражение. Хороший предлог, может сработать.
— Тогда давайте поговорим о вашем образе жизни. Его не защищает тайна исповеди.
Соньер изобразил на лице простодушие.
— Я живу скромно.
— Мне говорили иное.
— Ваша информация, должно быть, неверна.
— Посмотрим. — Епископ открыл лежавшую перед ним толстую книгу. — Я провел расследование, и обнаружились интересные вещи.
Соньеру не понравились слова епископа. Его отношения с покойным епископом были дружескими и сердечными, и у него было много свободы. С этим новым епископом — совсем другое дело.
— В тысяча восемьсот девяносто первом году вы начали реставрировать приходскую церковь. Заменили окна, построили новое крыльцо, установили новый алтарь и кафедру для проповедей и отремонтировали крышу. Примерная стоимость этих переделок — двадцать две тысячи франков. В следующем году вы укрепили стены и заменили пол. После этого новая исповедальня, это еще семьсот франков, статуи и распятие — все изготовлено в Тулузе Жискаром, три тысячи двести франков. В тысяча восемьсот девяносто девятом году был добавлен сосуд для сбора пожертвований — еще четыреста франков. В тысяча девятисотом году — барельеф Марии Магдалины, очень искусный. Мне рассказывали, что он был помещен перед алтарем.
Соньер слушал молча. Очевидно, епископ ознакомился с приходскими книгами. Предыдущий хранитель книг ушел в отставку несколько лет назад, утверждая, что его обязанности противоречат его вере. Видимо, кто-то заставил его сделать это.
— Я занял свою должность в тысяча девятьсот втором году, — сказал епископ. — В течение восьми лет я пытался — и, должен сказать, напрасно — увидеть вас здесь, чтобы вы развеяли мое беспокойство. За это время вы построили виллу Вифания, примыкающую к церкви. Как мне сказали, это мирское сооружение из тесаного камня, сочетающее в себе разные архитектурные стили. Витражные окна, обеденный зал, гостиная и спальни для гостей. Для большого количества гостей, как я слышал. Там вы развлекаетесь.
Епископ явно ожидал возражений, но Соньер продолжал молчать.
— Потом — башня Магдала, эта ваша причудливая библиотека с видом на долину. Великолепная работа из дерева, как мне докладывали. Это в добавление к вашей огромной коллекции марок и открыток, а также экзотических животных. Все стоимостью десятки тысяч франков. — Епископ закрыл книгу. — Ваше жалованье приходского священника не превышает двухсот пятидесяти франков в год. Как вы смогли собрать все это?
— Как я уже сказал, монсеньор, я получил много частных пожертвований от лиц, которые хотели, чтобы мой приход процветал.
— Вы служите мессы за деньги, — заявил епископ. — Продаете святые таинства. Ваше преступление — это симония.[9]
Его предупредили, что против него могут выдвинуть такое обвинение.
— За что вы упрекаете меня? Мой приход, когда я там появился, находился в жалком состоянии. В конце концов, это обязанность моего начальства — обеспечить, чтобы в Ренн-ле-Шато была церковь, способная стать достойной обителью для пастора. В течение двадцати пяти лет я трудился над тем, чтобы восстановить и украсить церковь, и не просил ни сантима у епархии. Мне кажется, я заслуживаю скорее благодарности, чем обвинений.
— Сколько вы потратили на все эти улучшения?
Соньер решил ответить:
— Сто девяносто три тысячи франков.
