— Вы ведь наверняка не имеете понятия, что это такое? — спросил Дир.
Стефани решила не кривить душой.
— Я покупаю его для другого человека.
— Готов уступить монету за шесть тысяч евро.
Кассиопея велела ей заплатить столько, сколько запросит продавец. Цена ее не волновала. Но, глядя на истертую кругляшку, она удивилась: почему столь невзрачный предмет может быть столь важен для кого-то?
— Существует только восемь таких монет, — сообщил датчанин. — Шесть тысяч евро — хорошая цена.
Только восемь?
— Почему вы продаете ее?
Он взял из пепельницы тлеющий косяк, глубоко затянулся и медленно выпустил дым через ноздри.
— Мне нужны деньги. — Его масляный взгляд опустился к кружке с пивом.
— Что, дела так плохи? — спросила она.
— А вам не все равно?
По бокам от Дира возникли двое мужчин: один — светлокожий, другой — смуглый. В их внешности причудливо смешались арабские и азиатские черты. На улице продолжал моросить дождь, но плащи этих двоих были сухими. Светлый схватил Дира за руку и плашмя прижал к его животу лезвие ножа. Темный обнял Стефани за плечи жестом, который со стороны мог показаться дружеским, и легонько ткнул ее под ребра лезвием своего ножа.
— Медальон — на стол! — скомандовал Светлый, мотнув головой в сторону столика.
Стефани решила не спорить и выполнила приказ.
— Сейчас мы уйдем, — проговорил Темный, сунув медальон в карман. Его дыхание пахло пивом. — А вы оставайтесь здесь.
У нее не было никакого желания нарываться на дальнейшие неприятности. Она умела уважать оружие, направленное на нее.
Мужчины протолкались к двери и вышли из кафе.
— Они забрали мою монету, — проговорил Клаус, заводясь прямо на глазах. — Я догоню их!
Стефани не знала: то ли это обычная глупость, то ли результат действия наркотика.
— Лучше позвольте мне разобраться с этим, — сказала она.
Он окинул ее подозрительным взглядом.
— Уверяю вас, — сказала она, — у меня получится.
22
Малоун заканчивал ужин. Он сидел в кафе «Норд» — двухэтажном заведении, окна которого смотрели на Хьёбропладс. Погода этим вечером выдалась гнусная: апрель одаривал почти пустую площадь противным дождиком. Сидя у окна, Малоун смотрел на струи дождя, наслаждаясь тем, что находится в сухом и теплом помещении.
— Я очень благодарен, что ты помог нам сегодня, — сказал Торвальдсен, сидящий напротив.
— Для того и существуют друзья.
Он прикончил томатный суп-пюре и отодвинул тарелку в сторону. Малоуну казалось, что так вкусно, как здесь, он не ел еще никогда. В его голове теснилось множество вопросов, но он знал, что ответы Торвальдсена будут, как всегда, скупыми.
— Там, в доме, вы с Кассиопеей говорили про тело Александра Великого. Что вы якобы знаете, где оно находится. Как такое возможно?
— Нам удалось многое узнать об этом.
— От друга Кассиопеи из музея в Самарканде?
— Он был ей больше чем друг, Коттон.
Малоун уже догадался об этом.
— Кто это был?
— Эли Ланд. Он вырос здесь, в Копенгагене. Они с моим сыном, Каем, были друзьями.
Когда Торвальдсен упомянул о своем покойном сыне, в голосе его зазвучала грусть, да и у Малоуна перехватило горло при воспоминании о том дне в Мехико, два года назад, когда молодой человек был убит. Малоун тоже находился там, выполняя очередное задание группы «Магеллан». Он застрелил убийц, но и сам получил пулю. Потерять сына… Он просто не мог представить своего пятнадцатилетнего Гари умирающим.
— Если Кай хотел работать на правительство, то Эли любил историю. Он получил докторскую степень и стал экспертом по греческим древностям, работал в нескольких европейских музеях, пока наконец не оказался в Самарканде. Тамошний музей располагает богатейшей коллекцией, а правительство Центрально-Азиатской Федерации всячески способствует развитию науки и искусств.
— Как они познакомились с Кассиопеей?
— Их познакомил я. Три года назад. Мне подумалось, что это пойдет на пользу им обоим.
Малоун сделал глоток из бокала.
— Что же произошло?
— Меньше двух месяцев назад он умер. Кассиопея очень тяжело переживает его смерть.
— Она любила его?
Торвальдсен пожал плечами.
— Разве ее поймешь? Она редко выпускает свои эмоции наружу.
И все же Малоун заметил признаки тоски, что грызла душу женщины. Грусть, с которой она смотрела на горящий музей. Ее отсутствующий взгляд, устремленный на другой берег канала. Ее нежелание встречаться с ним глазами. Не было произнесено ни одного слова. Все — на уровне ощущений.
После того как они пришвартовались к причалу Кристиангаде, Малоун потребовал ответов на свои вопросы, но Торвальдсен пообещал все рассказать за ужином. Малоуна отвезли домой, в Копенгаген. Он немного поспал, а остаток дня работал в книжном магазине. Он дважды заходил в отдел исторической литературы — и нашел несколько книг, посвященных Александру и Греции. Но больше всего ему не давала покоя фраза, произнесенная Торвальдсеном: «Кассиопее нужна твоя помощь».
Только теперь он начинал понимать.
Через открытое окно он увидел, как из дверей его книжного магазина — на противоположной стороне площади — под дождь выходит Кассиопея. Под мышкой у нее был зажат какой-то предмет, завернутый в полиэтиленовый пакет. Полчаса назад он дал ей ключ от магазина, чтобы она могла воспользоваться компьютером и телефоном.
— В центре поисков тела Македонского находятся Эли и обнаруженный им манускрипт. Эли попросил нас найти слоновьи медальоны, но когда мы занялись этим, то выяснили, что их ищет кто-то еще.
— Эли объяснил, каким образом связаны манускрипт и медальоны?
— Он исследовал тот, что хранится в Самарканде, и нашел на нем микротекст — буквы ZH. Вот они-то и связаны с манускриптом. После смерти Эли Кассиопея захотела выяснить, что за всем этим стоит.
— И она обратилась за помощью к тебе?
— Да, — кивнул Торвальдсен, — а я не смог отказать ей.
Малоун улыбнулся. Много ли найдется друзей, которые готовы купить целый музей и сделать копии всех хранящихся в нем экспонатов только для того, чтобы потом его сожгли дотла?
Кассиопея исчезла под козырьком кафе, и почти сразу Малоун услышал, как хлопнула входная дверь, а затем по железной лестнице, ведущей на второй этаж, застучали ее каблуки.
