— Мы и сами толком не знаем, — ответил ему Эдвин Дэвис. — Но мы подозревали, что Зовастину кто-то просвещает. Вчера Хенрик рассказал нам о том, что ее первоначальным источником информации был Ланд, обстоятельства смерти которого кажутся весьма подозрительными.
— Почему Кассиопея поверила в то, что он умер?
— Во что еще ей оставалось верить, — развел руками Торвальдсен. — Доказательств обратного не было. Но, по-моему, в глубине души она все-таки надеялась, что он жив.
— Хенрик считает — и я разделяю его мнение, — заговорила Стефани, — что Зовастина попытается использовать связь между Эли и Кассиопеей себе во благо. Все произошедшее здесь, без сомнения, стало для нее шоком. Паранойя является ее профессиональным заболеванием, и Кассиопея может сыграть на этом.
— Эта женщина планирует войну. Ей нет дела до Кассиопеи. Она была ей нужна только для того, чтобы добраться до аэропорта, а потом превратилась в лишний багаж. Все это безумие!
— Коттон, — сказала Стефани, — ты должен знать кое-что еще.
Малоун ждал.
— Наоми мертва.
Он пробежал рукой по волосам.
— Как же я устал от того, что постоянно гибнут мои друзья!
— Я хочу достать Энрико Винченти, — жестко проговорила Стефани.
Того же хотел и Малоун.
Он вновь начал мыслить как опытный оперативный агент, подавляя в себе стремление быстро и жестоко отомстить.
— Вы говорили, что в сокровищнице хранится что-то важное. Так покажите!
Зовастина смотрела на женщину, сидящую напротив нее в роскошном салоне частного реактивного самолета. Смелости той было не занимать, в этом сомневаться не приходилось. Как и узникам в китайской лаборатории Винченти, ей был знаком страх, но, в отличие от тех слабаков, она умела его контролировать.
Они не разговаривали с того момента, как вышли из собора, и все это время Зовастина рассматривала свою спутницу, пытаясь составить о ней представление. Все это время Зовастина думала, было ли появление смуглой красавицы в Венеции случайным, или оно подстроено. Уж больно много всего произошло за короткое время.
Да еще эти кости.
Она была уверена в том, что найдет там что-то очень важное, уверена до такой степени, что рискнула отправиться в это отчаянное путешествие. Все указывало на то, что ее ждет успех. Но возможно, Торвальдсен прав: прошло больше двух тысяч лет, что там могло остаться?
— Почему вы оказались в базилике?
— Вы взяли меня с собой, чтобы поболтать?
— Я взяла вас, чтобы выяснить, что вам известно.
Эта женщина очень напоминала Зовастиной Карин. Та же дьявольская самоуверенность, которую они обе носили, словно украшение, и какое-то особое выражение осторожности, которое вызывало у Зовастиной интерес и в то же время сбивало с толку.
— Ваша одежда, ваши волосы… Вы выглядите так, будто побывали в воде.
— Ваш телохранитель искупал меня в лагуне.
Вот это новость!
— Мой телохранитель?
— Виктор. Разве он вам не рассказал? В музее на Торчелло я убила его напарника. Хотела убить и его самого.
— Это могло быть опасно.
— Не думаю.
Голос красавицы был холодным и желчным, и при этом в нем звучало нескрываемое превосходство.
— Вы знали Эли Ланда?
Витт не ответила.
— Вы думаете, что это я убила его?
— Я знаю это. Он рассказал вам о загадке Птолемея, об Александре, о том, что тело в Соме не было его останками. Он связал те останки с похищением венецианцами святого Марка, и именно поэтому вы отправились в Венецию. Вы убили его для того, чтобы он больше никому об этом не рассказал. И все же одному человеку он успел рассказать. Мне.
— А вы рассказали Хенрику Торвальдсену.
— В том числе и ему.
Это представляло собой проблему, и Зовастина подумала: а не существует ли связи между этой женщиной и провалившимся покушением на ее жизнь? Или — между этой женщиной и Винченти? Хенрик Торвальдсен, безусловно, человек, который может входить в Венецианскую лигу, но, поскольку информация о членстве в Лиге строжайше засекречена, не во власти Зовастиной проверить это предположение.
— Эли никогда не упоминал о вас.
— Зато часто упоминал о вас.
Да, эта женщина действительно была второй Карин. Та же мертвая хватка, тот же агрессивный наскок и привычка называть вещи своими именами. Открытое неповиновение, дерзость привлекали Зовастину. Приручение такого характера требует терпения и времени, но вполне возможно.
— А если Эли жив?
59
Малоун прошел вслед за остальными в южный трансепт базилики. У запертых дверей в неосвещенной мавританской арке они остановились. Торвальдсен достал ключ и отпер двери.
Внутри коридор со сводчатым потолком вел к алтарной части, в нишах левой стены висели иконы и были выставлены реликвии веры. Справа располагалась сокровищница, где на стенах и в стеклянных витринах хранились более ценные и хрупкие реликвии исчезнувшей республики.
— Большая часть этих экспонатов была доставлена из Константинополя, — сообщил Торвальдсен, — после того, как в тысяча двести четвертом году город был разграблен крестоносцами, ведомыми венецианским дожем Энрико Дандоло. Однако значительная часть этих бесценных предметов была утрачена в результате череды реставрационных работ, пожаров и ограблений. После падения Венецианской республики ювелирные изделия переплавляли в золотые и серебряные слитки, а драгоценные камни варварски выковыривали. До нашего времени дошли лишь двести восемьдесят три предмета.
Малоун с восхищением разглядывал блестящие чаши, реликварии, ларцы, кресты, кубки и иконы, сделанные из камня, дерева, хрусталя, стекла, серебра и золота. Он обратил внимание и на амфоры, миррницы, обложки манускриптов, изящные кадильницы. Все эти предметы являлись трофеями из Египта, Рима или Византии.
— Вот это коллекция! — восторженно воскликнул Малоун.
— Одна из лучших в мире, — заявил Торвальдсен.
— Что мы ищем?
— Микнер говорил, что это находится там, — произнесла Стефани, указав вправо.
Они приблизились к стеклянной витрине, в которой лежали меч, епископский посох, несколько шестигранных кубков и ларцов для хранения реликвий. С помощью еще одного ключа Торвальдсен отпер
