Слишком быстро, мелькнуло у нее в голове, и она закусила губу, ожидая, что он тут же воспользуется ее оплошностью. Но к ее облегчению и одновременно удивлению, Невил этого не сделал. Только заглянул в свою папку.
— Курс состоит из физических и умственных упражнений, направленных на создание доверия к другим и развитие способности распределять ответственность через групповые действия и дискуссии. Для групповых действий мы используем окрестности — устраиваем горные прогулки, где приходится работать в парах, плаваем на байдарках...
— На байдарках? — удивилась Дорис. — Ни в коем случае. Забудьте об этом.
Перед глазами предстало зрелище хрупкой, непрочной лодки. Конечно, девушка умела плавать, но предпочтительно в теплой воде бассейна, где нет ни течений, ни волн. Если Смайлз ожидает, что она добровольно станет рисковать жизнью...
— Здесь нечего бояться, — услышала она голос Невила, снова будто прочитавшего ее мысли. — Байдарки не тонут. Худшее, что может случиться, — это если лодка перевернется от плохого управления, но на вас будет непромокаемый костюм и...
— Нет! Ни в коем случае, — сердито повторила Дорис.
— Обещаю вам, здесь действительно опасаться нечего, — в свою очередь, повторил Невил. — Я высококвалифицированный инструктор и...
— Меня не заботит, насколько вы квалифицированны, — яростно сказала девушка. — Я не буду ходить на байдарке.
— Но это важная часть курса, без него... Тем не менее, если вы передумали и больше не хотите проходить курс...
Дорис уставилась на него свирепым взглядом. Она не решалась говорить. Если она сейчас откроет рот... Он хочет обвести ее, вынудить сдаться, отступить и позволить ему выиграть самым простым способом — ее же собственным отказом от прохождения курсов.
— Надеюсь, ради собственного благополучия вы хорошо застрахованы, — процедила она сквозь зубы.
— Вполне, — подтвердил Смайлз. — Но если вас это немного успокоит, могу сообщить, что мы еще не утопили ни одного ученика.
— Один синяк... только один синяк... — пригрозила Дорис, не обращая внимания на смех, светившийся в его глазах.
— Если хождение на байдарке действительно такая проблема для вас... — услышала она слова Невила.
От смеха не осталось и следа, в голосе зазвучала вновь нотка глубокой заботы, заставившая ее сердце тревожно забиться.
— Вы моя проблема, — горько призналась она. — Вы и вся эта шарада по выуживанию денег, которой вы занимаетесь.
— Шарада!
Теперь он действительно разозлился, догадалась Дорис, преодолевая желание вжаться в стул, когда Смайлз поднялся и подошел к ней.
Все выдавало в нем гнев.
— Никакая не шарада. Наоборот, я все воспринимаю очень серьезно.
— Серьезно? — едко перебила его Дорис. — Сидение кружком, сочувствуя друг другу, вы называете серьезным? Карабкание по горам и плавание на байдарках? Кстати, когда именно состоится это испытание водой?
— Многие люди находят это довольно захватывающим занятием, но раз уж вы действительно боитесь, мы могли бы...
— Я не боюсь, — оборвала Дорис. — Я просто не вижу смысла.
— Вы говорите неправду, Дорис, вы боитесь, — мягко, но настойчиво сказал Невил.
— Я боюсь не байдарки.
— Нет? Тогда чего же? Мне интересно. Доказательства собственной неправоты, вероятно?
Он сердился, Дорис не могла этого отрицать, несмотря на его тихий голос и кажущееся спокойствие.
— Нет, — злорадно ответила она. — Я не окажусь не права. Вам не удастся убедить меня изменить взгляд на жизнь.
Или на вас, могла бы еще добавить девушка, но слова застряли в горле, а вместо сладости триумфа оттого, что сумела его разозлить, она почувствовала горечь.
— Вся эта затея... эти... эти дискуссии... эти прогулки, байдарки, — устало продолжала она, — всего лишь пустая трата времени...
— Нет, — возразил Смайлз и отошел к своему стулу. — Не пустая. На самом деле это лучший способ создания взаимного доверия и поддержки.
— Создания? — возразила Дорис, удивленно приподняв брови. — Доверие либо существует между людьми, либо его нет.
— Да, согласен, но иногда по той или иной причине мы теряем или даже сознательно убиваем способность доверять другим, и, когда это происходит, необходимо снова оживить наше доверие, дать ему вырасти, взлелеять его.
— Или насильно выдавить из себя подобие доверия? — издевательски улыбнувшись и пожав плечами, спросила Дорис. — Кстати, раз уж я здесь одна, вряд ли имеет смысл фокусировать внимание на этом аспекте вашего курса. Здесь нет никого, кому бы я училась доверять.
— Есть, — молвил Невил. — Это я.
— Вы? — Дорис резко отодвинула тарелку с супом. — Вы хотите, чтобы я научилась доверять вам? Никогда! Для этого потребуется чудо.
— Но, бывает, чудеса случаются, — сказал он после короткого молчания.
— Не теперь, — заверила Дорис. — Подождите и увидите!
Он проигнорировал ее слова и продолжал:
— К тому же научиться доверять и завоевывать доверие к себе — неотъемлемая часть нашего курса. Знать, что мы можем оказывать доверие другим, знать, что они испытывают такое же доверие к нам, — значит повышать людскую самооценку, причем гораздо более положительным способом, нежели одинокое самоуважение, приходящее от профессионального или финансового успеха. Приятно знать, что наша работа ценится и дорого оплачивается, но еще приятнее сознавать, что нас ценят за нас самих.
Дорис прислушивалась к его речам настороженно, без всякого доверия. Он прекрасно выглядел, этого нельзя отрицать: серьезное выражение лица, его поза — он сидел, слегка повернувшись к девушке, — энтузиазм и убежденность в голосе. Да, смотрелся Смайлз великолепно, и Дорис хорошо понимала, какое воздействие оказывают такие речи на истерзанных житейской борьбой людей.
— Простите, меня увлекает мой собственный энтузиазм, — извинился Невил с печальной улыбкой. — Самое худшее — это обратиться в свою же веру.
— Ваши слова звучат почти идиллически, — холодно ответила Дорис. — Но человек не может жить одним лишь самоуважением.
— Конечно, это так. Но и без него человек обойтись не может, — парировал Невил. — Это снова и снова доказывают многочисленные исследования. Заберите у человека чувство собственного достоинства, и вы превратите жизнь в простое существование.
— Вы преподносите свою идею так, словно наполнить человека достоинством означает в некотором роде «излечить» его от всех болезней, — сказала Дорис.
Она хотела придать своим словам оттенок иронии и сарказма и, естественно, ожидала остроумного ответа, но, к ее удивлению, Невил печально произнес:
— Во многом я верю, что так оно и есть. Когда мне было пятнадцать, отца уволили с работы, и через три месяца он покончил с собой. Ему было сорок три, и он не смог вытерпеть стыда, оттого что потерял работу. А того, что мы любили его, что он был душой местной общины, что мы нуждались в нем, оказалось для него просто недостаточно.
Дорис потрясенно молчала. Незамысловатая речь, лишенная всякой аффектации, глубоко тронула
