грудь, было достаточно, чтобы все ее тело затрепетало, но, когда Лэнс стал кончиком языка обводить круги вокруг ее соска, Челси показалось, что она потеряет сознание от нового, еще более острого наслаждения.
Она инстинктивно обхватила голову Лэнса руками, еще более приближая ее к своей груди, и громко застонала, без слов умоляя его прекратить эту сладкую пытку. Вняв ее бессловесной мольбе, Лэнс медленно втянул ее сосок в рот, словно высасывая из него мучительную боль желания. И все же, сделав так, он не только не удовлетворил голод Челси, а, наоборот, обострил его. Не отдавая себе отчета в своих действиях, Челси вцепилась в рубашку Лэнса и стала торопливо, едва не обрывая пуговицы, расстегивать ее, сгорая от желания прикоснуться к его обнаженной коже.
Лэнс пришел ей на помощь – продолжая ласкать Челси, он ухитрился одновременно сбросить с себя одежду. Но Челси едва сознавала это, постанывая от удовольствия, когда ее пальцы наконец коснулись его обнаженной кожи и принялись ее жадно ощупывать, словно это могло помочь утолить чувственный голод. Но тело Лэнса и впрямь было для ее истосковавшихся по ощущениям пальцев чем-то вроде пышного пира для голодающего. Челси хотелось видеть его, прикасаться к нему, ощущать его аромат, попробовать на вкус, насытить им все органы чувств, какие только у нее есть.
В затуманенном сознании Челси мелькнула мысль, что ее должны ужасать собственные чувства и поступки. Все, что она делала сейчас, совершенно не вязалось с ее прежними представлениями о самой себе, собственные желания были ей незнакомы. Но у Челси не было ни времени, ни силы воли прислушиваться к предупреждениям разума. Напротив, она чувствовала, что только сейчас стала настоящей, стала самой собой. Ей казалось, что она бабочка, вырывающаяся на свободу из тесного кокона, чтобы расправить крылья и взлететь.
Лэнс уложил ее на кровать. Челси приподнялась и поцеловала его в плечо – и закрыла глаза от удовольствия, ощутив солоноватый вкус его кожи, вдохнув запах разгоряченного мужского тела.
– Ты так хорошо пахнешь, – хрипло прошептала она. – Мне нравится твой вкус…
Ее слова, казалось, разорвали последние нити, на которых еще держался самоконтроль Лэнса. Он издал низкий стон, и этот звук возбудил Челси еще сильнее, если такое вообще было возможно. Лэнс обнял ее и приподнял так, что все тело Челси стало открытым для самых интимных ласк. Под умелыми прикосновениями его пальцев, горячего влажного языка волны возбуждения накатывали на Челси одна за другой, и вскоре она уже тонула в собственном желании, в непреодолимой потребности принадлежать Лэнсу до конца. Страх, сомнения, колебания – все было сметено набирающим силу ураганом желания, который все глубже и глубже втягивал ее в свой горячий водоворот. У Челси шумело в ушах, она слышала только гулкие удары сердца Лэнса да собственные томные стоны.
Когда Лэнс наконец соединил их тела воедино, Челси не почувствовала ни боли, ни даже неудобства, все затмило наслаждение от полного слияния их тел и удивление сродни благоговению оттого, как бурно откликается ее естество на малейшее движение Лэнса.
Казалось, они были самой природой созданы друг для друга – настолько хорошо их тела подходили одно другому. Они двигались в едином ритме, созвучном самой гармонии жизни. Все это было настолько удивительно, настолько совершенно, что Челси казалось, будто ее несет таинственная сила, столь же духовная, сколь и чувственная, земная.
То, что чувствовала Челси, невозможно передать словами. Казалось, не только ее тело, но и разум, сердце, все ее существо перешли в иное измерение. Потоки этой неведомой силы словно приливные волны несли ее все выше и выше к последнему пределу, а затем бережно опустили в тихое место по другую сторону рубежа, который она миновала. Дыхание Челси стало выравниваться, веки отяжелели. Она дотронулась пальцами до щеки Лэнса и улыбнулась новой улыбкой – улыбкой женщины, познавшей блаженство любви.
Однако Лэнс не улыбнулся в ответ. Его темные глаза оставались непроницаемыми, лицо напряженно застыло. Когда он заговорил, в его голосе слышался с трудом сдерживаемый гнев.
– Почему ты мне не сказала… не предупредила?
Не в силах выдержать его испытующий взгляд и вдруг застеснявшись, Челси отвела глаза, ее эйфория вмиг испарилась.
– Ведь это было с тобой в первый раз, я не ошибся? – резко спросил Лэнс.
Отрицать очевидное было бессмысленно.
– Да, в первый, – тихо сказала она.
Лэнс выругался вполголоса, но с такой злостью, что Челси поморщилась.
– Надо было предупредить, тогда…
Челси набралась храбрости спросить:
– Тогда что? – Губы ее слегка дрожали, и, чтобы это скрыть, она улыбнулась, но улыбка вышла кривой. – Ты остановился бы?
Темный румянец на щеках Лэнса показал ей, что он догадался о подтексте вопроса: он был так же не в состоянии остановиться, как Челси – завести разговор о своей невинности.
– А зачем мне было тебе говорить? – спросила Челси и, глядя Лэнсу в глаза, призналась: – Все равно лучше чем было, быть просто не могло, и…
Лэнс чертыхнулся и в сердцах воскликнул:
– Но ты была девственницей, а я…
– Ты занимался со мной любовью так, как будто я женщина, а не девушка, – продолжила за него Челси. – Может, я потому тебе ничего и не сказала, что хотела, чтобы ты обращался со мной, как с женщиной, как с равной…
– Неправда, ты лжешь! – резко возразил Лэнс. – Ни одна женщина твоего возраста и твоей внешности не будет так долго ждать, не имея на то особой причины. И уж конечно такая умная, рассудительная женщина, как ты, никогда не допустит, чтобы столь важное событие в ее жизни произошло случайно… Нет, ты наверняка чего-то или кого-то ждала…
Лэнс так близко подошел к разгадке, что Челси в тревоге затаила дыхание. Только бы Лэнс не понял, что… Что он мог понять? Что у нее сложилось совершенно ложное представление о собственной
