— Элиот, а как зовут твою настоящую мать?
— Все, нашел, — крикнул он, заходя в комнату с коробочкой в руках. Он протянул ей коробку — Вот, можешь открыть? У тебя длинные ногти.
— Как зовут твою мать, Элиот? — повторила Бебе.
— Розалинд, — ответил он, подошел к стулу и взял джинсы.
Бебе показалось, что она сейчас лишится сознания. Зажмурившись, она зажала уши руками, как будто боялась, что голова не удержится на плечах. И тут ее прорвало. Она начала вздрагивать, как при рыданиях, но глаза оставались сухими. Вскоре подоспели и слезы.
Она рыдала, закрыв лицо руками. Элиот подбежал к кровати.
— Бебе, что с тобой? Что случилось, что? — Он был в панике. Он никогда не видел Бебе в таком состоянии.
Сдерживая рыдания, она спросила:
— Неужели ты не понимаешь?
Но слезы нахлынули с новой силой.
Он положил руку ей на плечо, но она ее оттолкнула.
— Бебе, что происходит? Что я такого сказал? — Он ругал себя за то, что сорвался из-за рулетки.
— Элиот. — Она подняла глаза. — Роуз — сокращенное имя для Розалинд. Так зовут мою мать, — произнесла она.
Он поднял брови:
— И что?
— Мои родители жили в Бруклине до моего рождения. Мой отец был полицейским. — Она глотнула воздуха. — Своего первого ребенка, мальчика, они отдали на усыновление.
У него отвисла челюсть. Он даже моргать перестал.
— Элиот, ты мой брат.
16
— Да, мистер Смайт, да, да, о боже! — кричала Никки. Джон дубасил ее сзади, и с его лба ей на спину падали капли пота. — О, я такая непослушная девочка, накажите меня! Жестче, жестче!
Джон ударил сильнее, громко зарычав, как животное, и крепко впившись пальцами ей в ягодицы.
— О, Никки, я сейчас кончу, я сейчас кончу! — воскликнул он, закатывая глаза.
Она резко отстранилась, и он выскользнул из нее. Она перевернулась на спину.
— В лицо, мистер Смайт, кончайте в лицо — но только не на волосы!
Когда он кончил, Никки попросила салфетку. Джон принес коробку с розовыми салфетками из ванной.
— И долго ваша жена пробудет в больнице? — спросила она.
Он зловеще улыбнулся.
— Тридцать дней и тридцать ночей.
Никки забралась под простыню.
— Давайте поспим.
Он лег в постель рядом с ней и обхватил ее маленькое безупречное тело своими большими руками. Она закрыла глаза.
— М-м-м, какой вы теплый.
— Это из-за волос, — пояснил он. — Они согревают.
Никки погладила волосы на его руке.
— А мой отец совсем безволосый, как морской котик. Так противно.
Он поцеловал ее в мочку уха.
— Ты же никогда не занималась ничем таким со своим отцом, а, Никки? — спросил он.
— Всего разок, — ответила она. — Мне было четырнадцать.
Джон удивленно раскрыл глаза.
— Твой отец изнасиловал тебя, когда тебе было четырнадцать?
Никки рассмеялась.
— Вряд ли это можно назвать насилием. Мне было любопытно, вот я и залезла к нему в душ как-то утром.
Он сунул ей в ухо язык.
— Ты такая плохая девочка, Никки.
Она хихикнула.
— Щекотно. — И философски добавила, глядя на палку для шторы: — Я из поколения «Фэшн Кафе», понимаете? Я считаю, что если мне что-то приятно и никому от этого не плохо, значит, надо это делать!
«Да она просто прелесть», — подумал Джон.
— Все мы рано или поздно умрем, так почему бы не жить в свое удовольствие? — Она повернулась к нему. — Кстати, у вас нет, случайно, наручников? Я знаю один классный фокус.
Он прижался ртом к ее маленькой груди, посасывая сосок, пока тот не затвердел.
— Мне на самом деле не семнадцать лет, — призналась она.
Он застонал.
— Мне шестнадцать. Почти.
Он застонал еще громче. Его губы жадно двигались по ее шее.
— Да хоть двенадцать, мне все равно. Ради тридцати дней с тобой я готов до конца жизни гнить в камере смертников.
Джон провел пальцами по упругому плоскому животу Никки.
— Будь я проклят: ни одной растяжки. Пегги Джин вся ими покрыта. Отвратительно.
Никки напряглась.
— Клянусь, у меня никогда в жизни не будет растяжек. Я лучше покончу с собой. Если я когда-нибудь захочу ребенка, то найму какую-нибудь суррогатную корову.
Джон подцепил языком колечко в ее пупке.
— Дети только и знают, что путаться под ногами.
Она потрогала его член.
— Ого, мистер Смайт, что это у нас там? Вы уже готовы?
— Эй, пап! — раздался голос Рикки и топот на лестнице.
— Черт, — прошипел Джек. — Скорей, Никки, спрячься в шкаф или под кровать.
Но было слишком поздно. Рикки распахнул дверь.
— Пап, можем мы заказать пиццу, раз мама… о, привет, Никки, как дела?
Она пожала плечами.
— Да вроде нормально все.
Рикки перевел взгляд на отца.
— Так вот, раз мама загремела в дурку и все такое, можно нам заказать пиццу?
Джон в изумлении уставился на сына.
— Да, конечно, заказывайте.
Рикки просиял.
— Круто. — И он побежал по коридору в свою комнату.
После того как Джон и Никки оделись и Никки переложила одежду из стиральной машины в сушилку, они с ребятами съели три большие пиццы на пятерых.
— Ты разве не должна позвонить отцу и сообщить, где ты? — спросил Джон.
Никки сунула кусок пиццы с пепперони в рот.
— О нет, я делаю все, что захочу. Он меня, кажется, боится.
Джон с Никки сидели вместе на диване, она перекинула свою ногу через его колено. Мальчики сидели на полу, прямо напротив телевизора. Дети пили диетическую колу, а Джон с Никки потягивали водку
