– Уже поздно, – ответила Лэ, – и мужчинам запрещено входить в эту часть храма. Как он попал сюда и зачем?
– Он сказал, что пришел, чтобы помочь Лэ, которой угрожает большая опасность, – ответила жрица.
– Тогда пусть войдет, – согласилась Лэ, – но запомни, если тебе дорога твоя жизнь, ты должна молчать.
– Я буду молчать, как камни алтаря, – отозвалась девушка и вышла из комнаты.
Спустя минуту она вернулась в сопровождении Дуза, который остановился в нескольких футах перед верховной жрицей, приветствуя ее. Лэ сделала служанке знак удалиться и вопросительно повернулась к мужчине.
– Говори, Дуз, – приказала она.
– Мы все знаем о любви Лэ к неизвестному человеку-обезьяне, – начал он, – но не мне, простому жрецу, знать мысли верховной жрицы. Мое дело – честно служить тебе и сделать все, чтобы предупредить о заговоре, который плетется вокруг тебя.
– Что ты имеешь в виду, Дуз? Кто готовит заговор против меня?
– В данное время Кадж, Оу и еще несколько жрецов и жриц разрабатывают план твоей гибели. Они повсюду расставили своих шпионов, чтобы следить за каждым твоим шагом. Зная, что ты желаешь освободить Тарзана, они подошлют к тебе человека, который вызовется помочь организовать его побег. Если ты согласишься, шпионы тут же сообщат всем о твоем намерении. Если же Тарзан все-таки выберется из темницы, на тропе, ведущей из города, Кадж и Оу расставили своих людей, которые нападут на человека-обезьяну и убьют его прежде, чем Бог Огня дважды скроется в западном лесу. Есть только один способ спасти себя, моя госпожа.
– Какой? – спросила Лэ.
– Ты должна собственноручно принести человека-обезьяну в жертву Богу Огня на алтаре нашего храма.
VIII. ПУТЬ В НЕИЗВЕСТНОСТЬ
На следующее утро, когда Лэ позавтракала и отправила Дуза с едой для Тарзана, к ней на прием напросилась молодая жрица, сестра Оу. Прежде чем девушка заговорила, Лэ догадалась, что она является агентом Каджа, и вероломный план, о котором ее предупредили, начал действовать. Девушка чувствовала себя явно неловко и выглядела испуганной, так как побаивалась королеву и знала, что в ее власти в любой момент предать ее смерти.
Лэ за ночь сумела придумать контрплан, который, по ее расчетам, должен был ошеломить Каджа и его сообщников. Она молча ждала, когда девушка заговорит о главном, но та долгое время не могла на это решиться и болтала о разных пустяках. Верховная жрица забавлялась, глядя на ее смятение.
– Не так уж часто, – сказала Лэ, – сестра Оу приходит во дворец своей королевы без приглашения. Я рада видеть, что она наконец-то осознала услугу, которой обязана верховной жрице Пламенеющего бога.
– Я пришла сказать тебе, – начала девушка, набравшись мужества и произнося заученные фразы, – что я нечаянно услышала разговор, содержание которого может представлять для тебя интерес, и, я уверена, обрадует тебя.
– Да? – удивилась Лэ, подняв свои дугообразные брови.
– Я нечаянно услышала, как Кадж беседовал со своими младшими жрецами, и отчетливо слышала, что он сказал, будто был бы рад, если бы человек-обезьяна совершил побег, поскольку это вывело бы тебя и самого Каджа из затруднительного положения. Я подумала, что Лэ, королева Опара, была бы счастлива узнать об этом, ибо всем известно, что она обещала дружбу человеку-обезьяне и не желает приносить его в жертву Пламенеющему богу.
– Я вполне сознаю свой долг, – произнесла Лэ надменным тоном, – и я не нуждаюсь в том, чтобы Кадж или кто-нибудь из жрецов или служанок напоминал мне о нем. Я знаю права верховной жрицы, и одно из них – право приносить жертвы. Именно поэтому я не позволила Каджу совершить этот обряд. Ничья рука, кроме моей, не может отдать кровь жертвы Пламенеющему богу, и послезавтра человек-обезьяна умрет под моим ножом на алтаре нашего храма!
Эффект этих слов, произведенный на девушку, был именно таким, на какой рассчитывала Лэ. На лице сообщницы Каджа промелькнуло разочарование и огорчение, она даже не нашла, что ответить, ибо в данной ей инструкции не предвиделось такое поведение Лэ. Она едва сумела придумать какую-то слабую отговорку, чтобы побыстрее покинуть дворец. Лэ проводила ее с улыбкой. Она не собиралась убивать Тарзана, но об этом сестра Оу, конечно, не знала и поэтому, вернувшись, принялась пересказывать Каджу весь разговор, старательно воспроизводя все подробности. Верховный жрец был глубоко раздосадован, ибо его план рушился на глазах. Присутствовавшая при беседе Оу, закусила губу от разочарования. Никогда еще она не была так близко от вожделенной цели стать верховной жрицей. В течение нескольких минут она расхаживала взад-вперед в глубокой задумчивости, а затем внезапно остановилась перед Каджем.
– Лэ любит этого человека, – сказала она. – Даже если она решится принести его в жертву, это будет продиктовано лишь страхом перед жителями Опара. Она все еще любит его, Кадж, как ни обидно тебе это слышать. Тарзан знает об этом и доверяет ей, а раз так, есть способ… Послушай, Кадж, мы подошлем кого- нибудь к человеку-обезьяне, и он скажет, что пришел от Лэ, которая приказала освободить его и помочь бежать. Этот некто приведет Тарзана прямо к нашей засаде, а когда он будет убит, мы обвиним Лэ в вероломстве. Наш человек скажет всем, что Лэ приказала вывести Тарзана из города, и это вызовет массовое недовольство. Вот тогда ты и потребуешь жизнь Лэ во имя искупления греха. Таким образом мы легко избавимся от них обоих.
– Отличная мысль! – воскликнул Кадж. – Надо будет провернуть все это завтра на рассвете, и, прежде чем Пламенеющий бог спустится в свою опочивальню, он успеет взглянуть на новую верховную жрицу Опара.
Ночью Тарзан был разбужен стуком в одну из дверей темницы. Он услышал, как отодвигают засов, затем дверь, чуть скрипнув, медленно приоткрылась. В темноте он не мог разглядеть пришедшего, до его слуха доносились лишь осторожные шаги, обутых в сандалии ног, потом в темноте прозвучало его имя.
Голос был женский.
