– Там! – крикнул он. – За теми кустами! В этот миг другая стрела прилетела с противоположной стороны и впилась ему в руку. Пеблз и Торн, громоздкие и коренастые, принялись действовать с меньшей быстротой, чем русский, но подобно ему, не проявляя страха.
– Ложись! – приказал Краски.
Все упали в густую траву, а в этот момент на поляне появилось два десятка охотников-пигмеев, и туча стрел засвистела над затаившимися людьми, а с ближайшего дерева за всем происходящим наблюдали два серо-стальных глаза.
Блюбер лежал, закрыв лицо руками, его бесполезное ружье валялось рядом, но Краски, Пеблз и Торн всаживали пулю за пулей в кричащих пигмеев.
Краски и Пеблз уложили из своих винтовок по одному охотнику, а остальные отступили на безопасное расстояние в джунгли. На короткое время наступило затишье. Вдруг в тишине из густой листвы ближайшего дерева раздался голос.
– Не стреляйте без моего приказа, – произнес он по-английски, – и я спасу вас. Блюбер поднял голову.
– Только побыстрее! – воскликнул он. – Мы не будем стрелять. Спаси меня, и я дам тебе целых пять фунтов.
С дерева донесся низкий долгий свистящий звук, и наступила тишина.
Пигмеи, удивленные странным звуком, приостановили наступление, но вскоре, не слыша ничего подозрительного, вновь вышли из-за густого кустарника и выпустили новую тучу стрел. В этот момент с нижней ветви на землю спрыгнул белый гигант, а из джунглей выскочил огромный лев.
– Ой! – простонал Блюбер и вновь закрыл лицо руками.
Пигмеи в испуге остановились, а их предводитель воскликнул:
– Это же Тарзан из племени обезьян! Как по команде пигмеи развернулись и бросились обратно в джунгли.
– Да, это действительно Тарзан, – крикнул им вдогонку человек-обезьяна, – а еще золотой лев!
Поскольку он говорил на языке пигмеев, белые не поняли ни слова. Затем Тарзан обратился к ним.
– Вставайте, – сказал он, – пигмеи ушли. Все четверо поднялись.
– Кто вы и что здесь делаете? – спросил человек-обезьяна, но тут же узнав их, добавил, – впрочем, я вас знаю. Вы те самые негодяи, которые опоили меня колдовским зельем и бросили в своем лагере как беспомощную добычу первому льву или дикарю…
Блюбер выступил вперед, непрерывно кланяясь и угодливо улыбаясь.
– Ах, мистер Тарзан, мистер Тарзан, мы ведь вас не знали. О, если б мы знали, что вы Тарзан! Спасите меня, мистер Тарзан! Я дам вам десять фунтов, нет, двадцать, нет, все, что угодно. Назовите вашу цену, спасите меня, я все отдам!
Тарзан молча посмотрел на него и равнодушно повернулся к остальным.
– Я ищу одного из ваших людей, – сказал он. – Чернокожего по имени Мовуту. Он убил мою жену. Где он?
– Нам ничего о нем не известно, – ответил Краски. – Мовуту предал нас и сбежал. Ваша жена и еще одна девушка были в лагере вазири, когда мы вместе защищались от негров с западного побережья. После отступления неприятеля мы обнаружили, что обе девушки исчезли. Мы их ищем.
– Мои вазири рассказали мне об этом, но видели ли вы Мовуту потом?
– Нет, – ответил Краски.
– Что вы здесь делаете?
– Мы сопровождали мистера Блюбера в научной экспедиции, – солгал русский. – У нас сейчас большие проблемы. Наши проводники, аскари и носильщики взбунтовались и сбежали. Мы совершенно беспомощны.
– Да, да, – подтвердил Блюбер. – Выручите нас! Но, пожалуйста, уберите вашего льва. Он действует мне на нервы!
– Он не повредит вам без моего приказа, – ответил Тарзан.
– Тогда, ради Бога, не приказывайте ему этого! – воскликнул Блюбер.
– Куда вы собираетесь идти? – спросил человек-обезьяна.
– Мы хотим добраться до побережья, – ответил Краски, – а оттуда домой, в Лондон.
– Пойдемте со мной, – произнес Тарзан. – Возможно, я вам помогу. Вы не заслуживаете этого, но я не могу видеть, как погибают в джунглях белые люди.
Они последовали за ним на запад, а ночь провели в лагере у небольшого ручья.
Четверым лондонцам было трудно привыкнуть к присутствию страшного льва, а Блюбер пребывал в паническом состоянии.
Когда они расположились у костра за ужином, добытым Тарзаном, Краски предложил соорудить убежище от диких зверей.
– Не надо, – сказал Тарзан. – Джад-бал-джа будет охранять нас. Он будет спать рядом со мной, и то, что не услышит один, услышит другой.
Блюбер вздохнул.
