– Как у таксистов? – улыбнулась Нелька.
И тут же вспомнила, как шла с Олегом за водкой по темной улице, как радостно билось ее сердце от того, что он был рядом, такой большой и надежный, и как чувствовала она его любовь, вот прямо в каждом шаге чувствовала. В каждом его шаге была тогда любовь, точно была…
– Что опять такое? – спросил Даня. – Халва не понравилась?
– Понравилась. – Нелька тряхнула головой. Еще не хватало снова разреветься! – Она кунжутная, да?
– Понятия не имею. Садись, сейчас будем чай заваривать.
Он сказал это так, словно им предстояло какое-то необыкновенное действо. Нелька хотела было сказать, что чай вообще не пьет, только кофе, но Даня достал из ящика стола яркую жестяную коробочку, похожую на китайскую шкатулку, и ей стало интересно: что это за штучка такая?
В коробочке лежали серо-зеленые шарики, сплетенные из травы.
– Это что? – с любопытством спросила Нелька.
– Чай. Китайский зеленый чай. Он интересно заваривается, сейчас сама увидишь.
Даня бросил шарик в маленький фаянсовый чайник с выщербленным носиком и залил кипятком.
– Три минуты подожди, – сказал он и улыбнулся.
– Ты чего смеешься? – спросила Нелька.
– У тебя нос от любопытства побледнел, – ответил он.
– Откуда ты знаешь, что от любопытства? – удивилась она.
– Знаю.
В том, что он действительно знает, раз говорит, Нелька не усомнилась.
Когда через три минуты Даня приподнял крышку, она в самом деле заглянула в чайник с сильнейшим любопытством. Вода в чайнике стала ярко-зеленой, и лежал в ней не шарик, а большой ежик, тоже зеленый.
– Ой! – воскликнула Нелька. – Почему он такой большой?
– А это он взрослый стал, – сказал Даня. – Взрослый чайный еж.
Тон у него был серьезный, но глаза смеялись. И, глядя в эти смеющиеся темные глаза, Нелька засмеялась тоже.
– Думаешь, я маленькая? – сказала она.
– Что ты, как можно! Ты, безусловно, взрослая. Даже взрослее, чем еж.
Ну как с ним было разговаривать? Оставалось только смеяться.
Нелька и смеялась, пока он наливал ей чай в высокую чашку без ручки.
– Пей, – сказал Даня. – Сейчас у тебя руки о чашку согреются.
Зеленый ежиковый чай оказался очень вкусным; Нелька никогда такого не пила. Она даже про халву сначала забыла, но потом вспомнила и съела ее всю, и бумагу облизала.
– Вот я дурак! – сказал Даня, глядя, как она облизывает бумагу.
– Почему? – не поняла Нелька.
– Потому что побольше надо было принести. А я спешил и не догадался, что ты сладкоежка.
– Да как ты мог об этом догадаться! – махнула рукой Нелька.
– Очень просто. Это видно.
– Правда? – удивилась она. – А по чему видно?
– По всему. Как ты смотришь, улыбаешься. Как плачешь… По всему.
Нелька не очень поняла, каким образом по смеху или плачу можно догадаться, что человек сладкоежка. Но в Даниной правоте снова не усомнилась.
Она обвела взглядом кухню. Но ничего интересного не увидела. Все здесь было очень простое, не старинное, а просто не новое – стол, табуретки, посудный шкафчик над столом. Никаких авангардистских конструкций из проволоки или, наоборот, кружевных салфеточек, расписных ложек и деревянных дощечек, по которым можно было бы судить о пристрастиях хозяев, здесь не было. В общем, ничего особенного не было.
Хотя нет – на треугольной полке в углу Нелька заметила какую-то деревяшку. Ей стало интересно, что это такое. Она встала и подошла к полке.
Деревяшка оказалась фигуркой шута. Его рука была протянута так, словно он держит в ней что-то. Но на самом деле ничего у него в руке не было.
– Никогда такого не видела… – сказала Нелька.
Эта маленькая деревянная скульптура так притягивала своей невыразимой живостью, что она глаз не могла от нее отвести.
– Правда? – Даня тоже подошел поближе и остановился у нее за спиной. – А что в ней особенного?
– Все, – сказала она.
– А что – все? Назвать ты это словами можешь? Я, понимаешь, и сам кое-что в этом чувствую, но вот что именно, не могу сказать.
– Никогда не видела, чтобы скульптура над людьми смеялась, – ответила Нелька. – А этот шут смеется. Хохочет над нами прямо. И в руке у него пустота. Дырка от бублика! Ты видишь?
– Вижу.
Нелька наконец оторвала взгляд от фигурки и обернулась. Даня улыбался – по своему обыкновению глазами. При этом он смотрел не на деревянную фигурку, а на нее.
– Это твоя? – кивнула она на фигурку.
– Нет. Один мой друг из камчатской каменной березы сделал.
– Береза из камня? – удивилась она. – Это как?
– Это вид так называется. Очень твердое дерево.
– Твой друг на Камчатке живет, да? – спросила Нелька.
Она только сейчас вспомнила, что Даня вулканолог, и это вдруг показалось ей таким удивительным… Все в нем было так просто, что невозможно было связать его ни с чем редкостным, необычным.
– Он умер год назад.
Нелька промолчала, не зная, что сказать. Ей никогда не приходилось видеть смерть так близко. Да, именно это она почувствовала сейчас – что смерть близко. Ей показалось, что это чувство возникло от соединения Даниного взгляда со смеющейся деревянной фигуркой. Все это было из одной области, все было как-то одинаково серьезно – и его взгляд, и смех, идущий изнутри каменного дерева.
Но это была странная мысль, она мелькнула и исчезла, необъясненная.
– Володя разных фигур много сделал, – сказал Даня. – Только все остальные большие очень, я их даже в квартиру внести не смог.
– А где же они?
От Даниного голоса ощущение близкой смерти исчезло так легко, что Нелька удивилась даже: неужели оно вообще было?
– В деревне. Там-то проще: дверь из косяка вынул, все, что хочешь, внес, потом дверь обратно поставил.
– Жалко… – протянула Нелька.
– Что жалко?
– Что я их не увижу.
– Почему не увидишь? – пожал плечами Даня. – Деревня в ста километрах всего. Если хочешь, поедем и посмотрим.
– Хочу! – обрадовалась Нелька. – А…
Она хотела спросить, когда можно будет поехать в эту деревню – может, прямо завтра? Но тут вспомнила, что не знает даже, что будет делать через час, и замолчала.
Заметил ли Даня ее замешательство, она не поняла.
– Прямо завтра можем поехать, – сказал он.
– Завтра, наверное, не получится… – пробормотала Нелька.
– Почему?
– Ну… Мне в институт надо! – вспомнила она.
– Ты учишься? – удивился он.
