Она записала на салфетке свой телефон и, на всякий случай еще раз опрокинув пустую рюмку, встала из-за стола.
Глядя, как идет она к выходу нетвердой походкой, Аля вздрогнула. На мгновение ей показалось, что прежняя жизнь, почти забытая за эти годы, снова берет над нею власть.
Сумасшедшая ночь заканчивалась в пятницу позже, чем обычно. Аля уже предвкушала тот долгожданный миг, когда она доберется наконец до дому, примет душ, упадет в кровать и будет спать почти до вечера. Вечером в Учебном театре ГИТИСа шел карталовский спектакль по Мольеру, но она была занята только в эпизоде, так что можно было особенно не волноваться.
До самого вечера ей предстояли только мелкие радости, но, поработав ночной официанткой, Аля научилась ценить и их.
Картина ближайших десяти часов выстроилась в ее мозгу так отчетливо, что разрушить ее могло бы разве что землетрясение. Она наблюдала, как постепенно пустеет зал, и считала минуты.
Давно уже ушла компания студентов, вогнав ее напоследок в краску: расплачиваясь, парень дал вполне приличные чаевые. Аля вспомнила, как принесла им холодное мясо, да и то после напоминания, как не торопилась высыпать окурки из пепельницы…
– Не надо, ребята, зачем? – пробормотала она. – Я вообще-то не очень вами занималась…
– Да ладно, девушка, мы же понимаем, – успокоил второй, в очках с сильными стеклами. – Вам сегодня круто пришлось.
«А этот, набриолиненный, ни копейки небось не даст! – со злостью то ли на мыдлона, то ли на себя подумала Аля. – Нажрался как свинья, не отвалит никак!»
Клиент, которому она в самом начале вечера принесла три джина, к утру действительно имел плачевный вид. Правда, он не падал лицом в тарелку, но трудно было представить, как он будет добираться до дому. Головой он опирался на руку, голова то и дело соскальзывала с его сжатого кулака, и даже тщательно уложенные волосы теперь выглядели растрепанными.
– Д-девушка! – позвал он, хлопая себя по карманам в поисках бумажника. – Девушка, давай счет…
Стоя над ним, Аля ждала, пока он выудит из бумажника купюры, и почти с ненавистью смотрела на его лысеющую макушку.
– Эт-ти, что ли? – произнес он, наконец справившись с собственным бумажником. – Отсчитай, сколько там, и себе… Тебя как зовут?
– Какая разница? – поморщилась Аля. – Ну, Александра, все равно ты через пять минут забудешь.
Но особенно хамить не хотелось: все-таки чаевые он дал, а что напился – так ведь не наблевал, и на том спасибо.
– С-слушай, Саш-ша, как же я домой-то доберусь? – пробормотал он вопросительно. – Я ж за рулем?..
– А я при чем? – пожала плечами Аля.
– Ну, все-таки… Ты ж мне тройной джин принесла вместо один к трем, вот и покатилось, а я вообще-то просто так заскочил, на полчаса. Как я теперь отсюда выберусь?
– Не знаю, – сказала Аля, отходя от столика. – Твои проблемы.
Но все-таки ей стало неловко. Ведь действительно: она перепутала заказ, принесла ему тройной джин, и, выходит, из-за нее он завелся. Но что ж теперь? Самое большое, что она может для него сделать, – попросить ребят из охраны, чтобы дали ему отоспаться. Это было обычным делом: если охранники видели, что мыдлон безвредно спит за столиком, и обнаруживали при этом, что деньги он просадил до рубля и на тачку не осталось, – они вполне могли его не трогать, пока он не проявит первые признаки жизни.
Аля уже собиралась предложить ему этот вариант и поскорей отправиться к барной стойке с выручкой за спиртное, когда он снова обратился к ней:
– Слышь, а ты машину случайно не водишь? А то б добросила до дому.
– Вот нахал! – возмутилась было Аля.
И тут же представила вдруг, что садится за руль…
Она три года не водила машину и даже как-то не думала об этом. И надо же – при словах какого-то пьяного мыдлона у нее прямо зубы свело от желания и в самом деле сесть за руль, проехать по пустынным утренним улицам, ощутить, как машина слушается каждого ее движения…
Когда Илья учил ее водить, она и предположить не могла, как понравится ей это нехитрое занятие! И только научившись делать это легко, без напряжения, Аля с удивлением поняла, что проведенные за рулем часы стали едва ли не лучшими в ее тогдашней жизни.
Ей нравилось собственное одиночество, когда она ехала по вечернему городу и ветер врывался в приоткрытое окно кабины, нравились ясные и мимолетные образы, с которыми она оставалась наедине, нравилось произносить какие-то невообразимые монологи, которых никто не услышит…
Сейчас Аля думала, что именно тогда чувствовала себя актрисой. А может быть, все было проще: в ее отношениях с Ильей уже произошел надлом, и ей все меньше хотелось оставаться с ним наедине.
– Ты ключи-то хоть не потерял? – неожиданно для себя спросила она.
– Вот, – с готовностью ответил мыдлон, звеня в кармане ключами. – А что, правда, подбросишь?
Кажется, он даже протрезвел слегка.
– Сиди уж, жди, – ответила Аля. – В самом деле ведь виновата. Споила, можно сказать, трезвенника!
– Меня Рома зовут, – представился он, когда они оказались на улице, хотя Аля даже не спросила его имени. – А тачка – во-он она.
