глазах у нее снова темнело, и она чувствовала, что не выдержит больше…
В одно из таких мгновений – сквозь тьму в глазах, его и свои стоны, бессвязные любовные слова – Аля почувствовала, что его движения становятся все быстрее, что он перестает владеть собою, почти падает на спину и, не в силах сдержаться, до боли пронзает ее резкими, снизу вверх, ударами.
Она вскрикнула, забилась – и тут же почувствовала, как плоть его взрывается в ней, и вся она растворяется, сгорает в этом мощном взрыве!
Сколько это длилось, понять она не могла. Сколько длится вспышка, взрыв – длятся ли они вообще или охватывают лишь на мгновение?
Аля почувствовала плечо Андрея под своей щекой и поняла, что он в этом взрыве не исчез, что все это не почудилось ей в горячечном бреду; все остальное было ей неважно.
Его ладонь лежала у нее на голове и гладила с такой легкой лаской, что Аля едва ощущала прикосновения.
– Волосы какие… – услышала она его голос. – Волосы какие у милой у моей – обманчивые, мягкими кажутся…
Волосы у нее, конечно, были жесткими, оттого голова и выглядела пушистой, как одуванчик.
– А у тебя, наверно, не обманчивые, – сказала Аля, не открывая глаз. – Дай потрогаю?
Ей с самого начала, еще на площади в Барселоне, хотелось провести ладонью по его светлым, словно выгоревшим волосам, но она даже себе боялась в этом признаться: слишком уж неожиданно…
Тут же она почувствовала, что Андрей подтягивает ее повыше. Его голова оказалась теперь на уровне ее глаз. Она рукой коснулась его волос, попыталась их взъерошить, но это было невозможно: они не слушались и не сопротивлялись – как вода лились между пальцами.
– Дай очки, – попросил он. – Сколько я могу тебя не видеть?
– Они дальнозоркие у тебя? – спросила Аля, прикладывая очки к своим глазам и глядя, как все расплывается за стеклами.
– Это я дальнозоркий, а не они. – Андрей надел очки, и Але стало жаль, что спряталась под прямой дужкой ложбинка на его переносице. – Все и без них вижу, что хочу – все города вижу, сцену вижу, Саграда Фамилиа… А тебя не вижу, хоть стреляй!
– Не буду! – засмеялась она. – Стрелять не буду! – Но тут недавнее воспоминание мелькнуло перед нею, и тень пробежала по лицу. – Андрюша… – Аля помедлила мгновенье. – Ты почему меня не спросишь?..
– О чем?
Он взглянул удивленно.
– Ну, об этом… Обо всем, что случилось.
– А! – вспомнил и он. – Когда же я мог тебя спросить, Алечка? Думаешь, мне до этого было?
– Тогда спроси теперь, – потребовала она. – Я не хочу, чтобы…
– А я не хочу спрашивать. – Он прикрыл ей рот едва ощутимым прикосновением пальцев. – Живая – и слава богу.
– При чем тут бог, – пробормотала Аля. – Если бы не ты… Но ты знаешь, я ведь до последней секунды поверить не могла! Я от него совершенно этого не ожидала, да еще пистолет какой-то игрушечный…
– Да, – улыбнулся Андрей, – я тоже ничего понять не успел. Обернулся, вижу – сейчас выстрелит. Он не кавказец случайно? Уж больно горячий.
– Про меня спрашивать не хочешь – тогда ты мне про себя расскажи, – попросила Аля.
– Что же тебе про меня рассказать, любопытная ты Александра?
Андрей приподнялся повыше, и Алина голова снова оказалась у него на груди. Она поцеловала и незаметно лизнула его ключицу; его тело показалось ей соленым, как будто он только что вышел из моря.
– Что хочешь! Я же ничего не знаю, совсем ничего, – сказала она. – Как ты в Барселоне оказался?
– Ох, Сашенька моя, да ведь это долгая история. – Аля вздрогнула, услышав, как Андрей вдруг назвал ее так, но тут же стала прислушиваться к тому, что он скажет дальше. – Хотя, может быть, наоборот – короткая… Я институт в восемьдесят пятом закончил, как раз перестройка начиналась. Двадцать пять лет мне было. Я же до МАРХИ еще в Первом медицинском три года проучился, – пояснил он. – Здесь у нас, на Пироговской. В память родителей хотел, да на душу не легло… Ну вот, окончил архитектурный, потом еще два года работал: к спектаклям оформление делал, реставрировал кое-что – строить-то не давали… В армию по зрению не взяли – значит, могли за границу выпустить. А мне тогда все равно было куда ехать – куда глаза глядят.
– Почему?
Аля даже голову приподняла, чтобы заглянуть в его глаза.
– Да по всему. Ты этого не помнишь, маленькая была, а мне блевать хотелось от всех этих монументальных радостей, – ответил он с неожиданной злостью. – Да и вообще… Не хотелось разумно устраивать свою жизнь!
Андрей замолчал, и Але вдруг показалось, что он думает не об архитектуре…
– Куда же ты уехал? – осторожно спросила она.
– В Рим, – ответил Андрей. – Ребята мои тогда анекдот любили: «Обменяйте меня на мешок канадской пшеницы…» – Он улыбнулся какому-то воспоминанию. – Ну вот, меня на два года и обменяли, – тряхнув головой, продолжал он. – А уже в Риме оказалось, что мы здесь в общем-то все умели. Ну, компьютерные возможности пришлось освоить – этого, конечно, было не сравнить. А все остальное – никто поверить не мог, что меня этому в каком-то московском институте научили. Но я, честно говоря, сначала вообще о
