– Смотри, – пожала плечами Нелька, – я тебя не уговариваю. Хочешь рожать – ешь витамины. Не хочешь – поторопись.
Нелька вскоре ушла, а ее слова все еще звучали у Али в ушах. Чего она хочет, что ей делать?
Все, что происходило с нею в последние годы, вставало перед глазами так ясно, как будто повторялось наяву. Тусовочный блеск, ее растерянность, неясность будущего, незнание своих возможностей, разрыв с Ильей… «Терра», пустые глаза официантки Риты, пьяные мыдлоны, полные окурков пепельницы и бесконечные подносы с чистыми и грязными стаканами…
И глаза Карталова, поблескивающие под густыми бровями, его голос из темного зрительного зала, монологи Марины, от которых замирает сердце и неважным становится все, что тревожило и мучило.
Аля научилась не бояться жизненных преград, она знала, как не дать себя сломать, и думала, что нет таких трудностей, с которыми не могла бы справиться.
Театр давал ей силы на все, ради него она могла совершить невозможное – ради этой единственной, ничем не заменимой и овеянной неназываемым смыслом жизни, которая дышала и трепетала в ней, когда она выходила на сцену.
Но она и представить не могла, что может попасть в такую ловушку – когда надо будет отказаться от театра…
Сердце у нее похолодело, едва лишь эта мысль мимолетно мелькнула в голове. Что угодно, только не это!
«Ведь он даже не знает, – подумала Аля. – Он не знает и не узнает… И кто тебе сказал, что он захотел бы ребенка, если бы и знал? Он же сам говорил: учитывая твои и мои обстоятельства, ничего другого я тебе предложить не могу…»
Хорошо, что Андрей не звонил последние два дня: Аля представить не могла, как стала бы разговаривать с ним, что сказала бы и каким голосом… И старалась не думать об этом.
Глава 10
Нелькиному врачу она позвонила на следующее утро. Как и следовало ожидать, он говорил с нею совершенно спокойно – а почему он должен был волноваться по такому пустяковому поводу?
– Вам, я так понял, поскорее надо? – спросил он. – Тогда приходите завтра к девяти, устраивает? Пятый кабинет, если я буду занят, подождете в коридоре. Улица Верхняя Красносельская, от метро…
– Мне Неля объяснила, – сказала Аля. – Я найду.
– Простынку, тапочки, прокладки на всякий случай возьмите, – добавил врач. – Если без противопоказаний, сразу все и сделаем.
Аля сидела неподвижно, держа руку на телефонной трубке. Каждый шаг, который она делала навстречу этому единственно разумному поступку, отдавался в ней болезненным, свербящим чувством.
Телефон зазвонил неожиданно, и Аля вздрогнула от такого же свербящего, неприятного ощущения в лежащей на аппарате ладони.
– Все, милая! – услышала она веселый голос Андрея. – Я вернулся в свой город, знакомый до слез, и весь твой, весь жду тебя! Ты когда приедешь?
Он прилетел из Рима, он знал, что Аля сдала экзамены, что заканчиваются репетиции «Бесприданницы», заканчивается сезон, виза давно готова и считанные дни отделяют ее от Барселоны. Оставалось только взять билет и назвать Андрею дату.
Она могла сколько угодно прикидывать в уме, как будет разговаривать с Андреем, что скажет, какой у нее должен быть голос, чтобы он ни о чем не догадался… Прикидывать было нетрудно, а говорить с ним оказалось невозможно; это Аля поняла сразу, как только услышала его голос в трубке.
Она не могла ему врать, не могла притворяться веселой или усталой, не могла обещать, что приедет на днях.
«А что будет, когда я его увижу? – мелькнуло в голове. – Если даже по телефону не могу…»
Странное, замедленное ощущение охватило ее. Она как будто погружалась в глубокую воду: все глубже, все темнее, все труднее дышать и все больше равнодушия к тому, что происходит там, наверху… С нею однажды случилось такое в Коктебеле – когда в Лисьей бухте она нырнула слишком глубоко за подводной раковиной и вдруг почувствовала, что не может выплыть на поверхность. Аля даже страха тогда не испытала, просто не успела – одно только всеохватное безразличие.
– Алечка, ты почему молчишь? – В его голосе мелькнула тревога. – Ты билет взяла?
– Андрей… – Каждое слово выговаривалось медленно, поддерживаемое спасительным равнодушием. – Я не взяла… Я не приеду.
Он замолчал, и, наверное, молчание длилось долго. Но в том состоянии замедленного безразличия, в которое она впала, Аля не ощущала течения времени.
– Почему? – наконец спросил он.
– Не могу. – Это было единственное правдивое объяснение: не могу. – Так получилось.
– Больше ты мне ничего не скажешь? – еще помолчав, произнес он.
– Ничего. Не могу, – еще раз тупо повторила Аля.
Она надеялась, что теперь он положит трубку, но Андрей этого не делал, и ей казалось, она слышит его дыхание там, вдалеке. Слышать это было невыносимо.
– Андрей, прости меня, – сказала Аля. – Мы оба себя обманывали. Так не может быть.
Она сама положила трубку. Что еще можно было сказать, чего ждать?
Через минуту телефон зазвонил снова – часто, настойчиво и тревожно. Еще через минуту звонки
