– Спит, – сказал он, вернувшись.
– Я думала, все-таки проснется.
– Ну уж! Думаешь, я совсем с ним не умею? Я же его с рождения знаю.
Вспомнив, как происходило Венькино рождение, Рената покраснела.
– Ну а с тобой что? – Алексей сел на край кровати, положил ладонь на ее горящую щеку. – Родов застыдилась?
– Не то что застыдилась, – пробормотала Рената, – но просто подумала…
– Подумала, что все это было слишком физиологично? Нет, все-таки в цинизме есть свои преимущества. По крайней мере, смутить меня такой ерундой невозможно.
– Хорошенькая ерунда! – возмутилась Рената. – А у кого руки дрожали?
– Конечно, дрожали, – ничуть не смутился Алексей. – Все-таки ребенка держал, не котенка – не хотелось уронить. Так что беспокоился я вполне прагматично. – И добавил, помолчав: – Может, это и объясняет…
– Что – объясняет?
– То, как я… к нему отношусь. Мне кажется, что это мой ребенок. Я понимаю, понимаю, – поспешно сказал он. – Тебе так не кажется, и не должно тебе так казаться. Если отец его умер, а ты после этого родила… Конечно, ты его помнишь. Я понимаю.
– Я его помню, – тихо сказала Рената. – Я его помню. И люблю тебя. Любовь ведь вся в жизни, Алеша. Вся она из сплошной жизни состоит. Я не знаю, правильно ли это. Но это так. И я ничего не хочу с этим делать.
– И не надо.
Он вдруг сел на кровати – так порывисто, что Рената едва успела сесть тоже, ведь ее голова лежала у него на груди.
– Пойдем на палубу, а? – сказал Алексей. – Мне… душно что-то.
Улицы были еще темны, еще освещались они ночными фонарями. Но город уже наполнялся жизнью – мелькали вдоль каналов редкие велосипедисты, в иллюминаторах соседних барж загорался свет.
Алексей и Рената обошли баржу вокруг по узкой палубе и сели на низкую скамейку под навесом. Над водой холодными клубами плыл туман. Рената поежилась, поправила у себя на плечах марокканскую шаль.
– Холодно тебе? – заметил Алексей. – Сейчас вернемся, только немного воздуху глотнем. Разбередила ты меня, – объяснил он смущенным тоном.
Они смотрели на темно-зеленую воду канала, на вереницу домов вдоль него.
– Я тоже все время думал, что ты здесь останешься, – сказал Алексей. – Или в Питер к себе вернешься. Не любишь ведь ты Москву.
– Я теперь в этом не уверена… – задумчиво проговорила Рената.
– Не уверена, вернешься или нет?
– Не уверена, что в самом деле Москву не люблю. Знаешь, с каких пор я об этом задумалась? С тех пор, как тебя встретила. Она – вся ты, Москва. В тебе ее размах, свобода ее сердечная. Это непонятно, да?
– Это понятно. – Улыбка коротко тронула его губы. – Хотя несколько преувеличено. А может, и не преувеличено. Я же ее люблю. Тоже когда-то не захотел из нее уехать… Ладно! Это потом. Все потом.
Они сидели над темной водой, смотрели, как течение несет по каналу яркие осенние листья. Куда несет, в какие города, страны? Разница между городами и странами была так же неощутима, как неощутимо было движение воды. Так, покачивает немного баржу. Если обняться, то и не чувствуется это совсем.
Алексей обнял Ренату, прижал ее к себе. Сила, которая чувствовалась в его объятии, была так же неодолима, как и трепетна.
«Сплошная жизнь, – без слов повторила Рената. – И ничего я не хочу с этим делать».
