Жизненный опыт сквозил во взгляде Святых-старшего совсем иначе: живым, глубоким вниманием. Но это не был праздный интерес к любому собеседнику и не была имитация внимания. Встречая его взгляд, Аля явственно ощущала, как обостряются ее собственные чувства.
«Он действительно не знает, что произойдет с ним, с людьми, с жизнью даже через пять минут, – думала она, машинально поднося к губам бокал с шампанским. – Он не знает, и у него есть мужество принять все, что произойдет, и не сломаться, и не сломать…»
Шум за столом становился все беспорядочнее, многие уже перешли на другие места, вспыхивали споры и разговоры, которых не разобрать было в общем гуле. Илья тоже отошел на другой конец стола и разговаривал с пожилым мужчиной, которого Аля не знала. Ей показалось издалека, что на лице у Ильи мелькает растерянность, но присматриваться не хотелось.
Она сидела в одиночестве и думала о том, о чем не могла не думать весь этот удивительный вечер.
– Скучаете, Александра? – вдруг услышала она и вздрогнула от неожиданности.
Иван Антонович незаметно сел рядом с нею, и, подняв глаза, она встретила его взгляд, полный веселого внимания.
– Нет, что вы, – смутилась Аля. – Я просто думаю…
– Хорошее занятие, – улыбнулся Святых. – О чем же, если не секрет, думает во время банкета юная, чудесная девушка?
– О вас! – выпалила Аля. – О том, как вы играли… И о том, почему я вас не видела никогда.
– Спасибо, – снова улыбнулся он. – А почему не видели… Что ж, Саша… Вас Саша зовут или Шура?
– Аля.
– Я, Алечка, Илью не осуждаю. Просто не имею права осуждать. Как примерю на себя, что он должен испытывать по отношению ко мне… Я понимаю, какие страдания доставил его матери своей поздней любовью, и он вправе относиться ко мне так, как относится. В том числе и не позволять увидеть вас.
Аля почувствовала, что у нее рот открывается от изумления. Илья не позволяет увидеть ее? Но ведь он всегда говорил, что это отцу нет дела до сына и тем более до его подруги! И она сочувствовала и не понимала, как такое может быть…
– Но теперь мы с вами наконец познакомились, и слава богу! – голос Ивана Антоновича вывел ее из удивленного состояния. – Я рад, что вас увидел. А то ведь, знаете, даже превратное впечатление о вас составил.
– Как это? – снова поразилась Аля. – Почему?
– Да по клипу этому, по этой бесстыдной профанации Ахматовой. Подумал было, что вам доставляет удовольствие таким образом использовать то, чему вас бескорыстно учили в детстве.
– Но я ведь там ни слова не сказала… – краснея, пробормотала Аля.
– Зато сыграли точно, – улыбнулся Иван Антонович. – Так что даже я не мог не догадаться, что именно вы изображаете. Все-таки тоже кой-чего читал в юности! Алечка, ну не обижайтесь. – Видимо, он заметил ее смятение. – Теперь я вас увидел и все отлично понял. Вам сказали, о чем вы должны думать, вы думали именно об этом, вспоминали, а вас в это время снимали. Ведь так?
– Так, – не поднимая глаз, кивнула она.
– Ну и не стесняйтесь! Теперь я вижу вас и понимаю, что ошибался: вы совершенно не способны на холодный расчет.
Конечно, он все понял правильно, и, наверное, ей нечего было стесняться. Но Аля вдруг вспомнила то необыкновенное состояние, в котором она находилась во время съемок – когда она и чувствовала все, что делала, и одновременно видела себя со стороны, владела собою.
Об этом, путаясь и сбиваясь, она и рассказала Ивану Антоновичу. Как ни странно, он понял, о чем она говорит, и посмотрел на Алю еще внимательнее, чем прежде.
– Интересно… – протянул он. – Может быть, вы актрисой хотели быть в детстве?
– Да, – удивленно ответила Аля. – Я ведь даже в ГИТИС поступала, Илья вам не говорил разве?
Теперь пришел его черед удивляться.
– Нет… И почему же не поступили?
Аля собиралась уже рассказать историю своего неудавшегося поступления, когда к ним подошел Илья.
– Не сердись, Илюшка, я тут без тебя подсел к Алечке! – подняв руки, воскликнул Иван Антонович. – Нарушил ее инкогнито. Ладно, ухожу, ухожу.
– Нет, папа, ну что ты… – как-то вяло пробормотал Илья.
Аля старалась не смотреть в его сторону.
– Да меня и вправду зовут. – Святых успокаивающе прикоснулся к руке сына. – Потом договорим, да? Теперь ведь уже можно будет, наверное?
Приветственно помахав Але и Илье, он отошел к каким-то знакомым, которые его давно уже окликали.
– Я ухожу, – по-прежнему не глядя на Илью, сказала Аля.
– Пойдем, – кивнул он. – Мне самому надоело.
Банкет близился к завершению. Ледяной медведь подтаял и стоял в большой луже, растекающейся по блестящему блюду. Гул стал тише.
