Она выговорила это имя с таким усилием, словно оно ранило изнутри ее рот.
– Не знаю, – удивленно проговорила Люба. – Может, Бернхарда друг или Клауса. А тебе-то что? Ты его знаешь, что ли?
И тут произошло такое, чего Люба и предположить не могла. Мама упала головой на стол и заплакала. Она плакала в голос, ее плечи вздрагивали, и вздрагивал деревянный стол, о который бился ее лоб.
– Мама! – воскликнула Люба. – Что случилось?!
Никогда, никогда в своей жизни она не была так потрясена! Чтобы ее мама – вот так…
– Я… не думала!.. – прерывисто воскликнула та. – Не думала, что это… когда-нибудь… может быть!.. Что это будет… вот так!..
Рыдания висели в ночном воздухе однообразной невыносимой нотой.
Люба опомнилась первой.
– Мама, – решительно сказала она, – прекращай плакать. И сейчас же говори мне, кто этот Яновский, что он тебе сделал и откуда ты его вообще знаешь.
– Я… – Мама наконец подняла голову. В отчаянных слезах ее лицо, и без того бледное и тонкое, было теперь похоже на только что народившийся месяц. – Я его не знаю.
Люба смотрела на нее в полной растерянности. Ничего она не понимала!
Глава 4
Что бы там ни говорили Ольга и Алиция, а уехать домой Нора собиралась сразу же, как только к ней вернутся силы. И хорошо бы успеть, пока не вернулся из отпуска Александр Станиславович и из командировки – Андрей, муж Алиции. Не хватало еще при мужчинах тут разлеживаться!
Ей уже и так до слез было стыдно, что она лежит бревно бревном в квартире у посторонних людей и пользы от нее никакой и забот с нею полон рот.
Одно ее удивляло: что мать и дочь Иваровские посторонними людьми ей почему-то не кажутся. Но что ей кажется или не кажется, это к делу не относится. Как только голова перестанет кружиться, так она сразу пойдет на вокзал и купит билет домой, благо деньги есть, потому что имевшийся у нее обратный билет Алиция вовремя сдала в кассу, когда Нора заболела.
Но планам ее не суждено было осуществиться. Как только доктор Кирилл Георгиевич сказал, что, пожалуй, с завтрашнего дня Норе можно будет выходить на улицу, – и здрасте вам нате, сразу же у нее началась тянущая боль в животе, и, как она ни противилась, Ольга вызвала «Скорую», которая увезла Нору в больницу, определив угрозу выкидыша.
Сначала Нора даже обрадовалась: больница все-таки заведение казенное, это не дома людям глаза мозолить. Но когда палатный врач сказал, что ей придется пролежать здесь чуть не весь срок, если она не хочет потерять ребенка, она пришла в отчаяние.
Да что ж это за невезение такое?! Что ни соберется сделать, все прахом идет.
Когда на следующий день Алиция забежала ее навестить, Нора еле сдерживала слезы.
– Рыдаешь? – осведомилась Алиция. – Лучше бульон пей, пока теплый. – Она развязала узел на пуховом платке, который принесла с собой, и достала из него кастрюльку. – И говядину из него съешь, в ней гемоглобин.
От этих слов слезы уже не просто защипали у Норы в носу, а полились по щекам; она больше не могла их сдержать.
– Да что ж такое!.. – всхлипывала она. – Никогда же я… Что же это такое со мной творится?!
– Это гормоны, – авторитетно заявила Алиция. – Во время беременности все гормоны как-то усиливаются или, наоборот, ослабевают, я забыла. В общем, меняются. Вот мы и становимся слезливыми.
Сама она, однако же, при своей беременности плакать не собиралась. Наоборот, глаза у нее смеялись – конечно, над Норой.
Норе стало неловко, и она поскорее утерла слезы.
– Да я не потому, – смущенно объяснила она. – Ни при чем гормоны эти. А беспокойство доставляю вам, вот что. Никогда никому от меня хлопот не было, тише мыши жила, и вдруг…
– Да, – заметила Алиция, – ты какая-то чересчур тихая. Можно подумать, тебя все детство били.
– Ну, от тети Вали попадало, конечно, – улыбнулась Нора. – Но не так чтобы сильно. Под пьяную руку тумаков отвесит, и все.
– И все!.. Каменный век какой-то! – возмущенно фыркнула Алиция. – А знаешь… – В ее глазах появился тот блеск, который, Нора уже заметила, появлялся всегда, когда ей что-нибудь становилось интересно, то есть очень часто. – Мне Ленька Тенета – это из соседнего подъезда парень, в Институте мировой литературы диссер пишет, – рассказывал. Он в американском журнале читал, что у детей и даже внуков тех, кто был в фашистских лагерях или гетто, гораздо чаще случаются самоубийства, душевные болезни. Видимо, ужас и отчаяние – это чувства настолько сильные, что накладывают даже генетический отпечаток. Ну, у тебя, конечно, концлагеря ни при чем, но что-то в твоем детстве, может, было. Ты ведь родителей не помнишь, правильно? – Нора кивнула. – А вдруг тебя похитили! – воскликнула Алиция. – Вдруг тебя прятали, скрывали, передавали из рук в руки? – Она задумалась и сама себе возразила: – Нет, в таком случае генетика ни при чем. Это же с тобой, получается, было, а не с твоими предками.
– Ничего со мной не было, – вздохнула Нора. – Жила себе, и все. А родитель мой, я так думаю, просто меня бросил. Сестре двоюродной привез, да и сбежал от хлопот подальше. Тетя Валя говорила, что меня какая-нибудь девка портовая ему родила, он моряк был.
– И ты его ни разу не видела?
– Нет, – покачала головой Нора. – Тетя Валя говорила, он шебутной был и дурной, брат ее.
– Почему был?
– Так сгинул же. Как в Каменку меня привез, так ни слуху от него ни духу с тех пор не стало.
– В общем, ешь говядину, – подытожила Алиция. – И гречневую кашу тоже, мама ее вот сюда, в банку, положила. Я только дня через три смогу к тебе забежать.
– Алиция… – Нора теребила угол одеяла. – Так мне стыдно, сил моих нет!
– Брось, Нора. – Глаза Алиции сделались серьезными. – Стеснение твое – просто глупости. Все это очень странно, конечно, как ты к нам пришла. Но, может быть, это судьба.
– Кому – судьба? – тихо спросила Нора.
– Неизвестно, – так же серьезно ответила Алиция. – Да не расстраивайся ты, – добавила она уже обычным своим тоном. – Папа с Андрюшкой вернутся, что-нибудь придумаем.
Алиция затолкала пуховый платок в сумку и убежала. Нора даже не успела спросить, когда приезжают ее отец и муж. Да и разве в этом дело? Дело-то в том, что надо успеть вернуться домой, пока не родился ребенок. А как это сделать, если врачи ей даже с кровати вставать не разрешают? Сейчас вот все соседки в больничный парк гулять пошли, погода-то солнечная, теплая, а она на койке лежит, и даже шевелиться ей не велено.
Так пролежала она две недели, и ни одной толковой мысли о будущем в голову ей не пришло. И когда ее все-таки выписали с напутствием дома тоже лежать не вставая, она чувствовала себя такой подавленной, что хоть в больнице оставайся.
Хорошо им говорить – «дома»! А что делать, если дома никакого и нету? Куда вот завтра идти, и то непонятно.
Но об этом, как вскоре выяснилось, ей заботиться было не нужно. В день выписки за Норой приехал Андрей.
Нора впервые видела мужа Алиции. Она боялась его не меньше, чем самого Александра Станиславовича Иваровского. Но оказалось, что с Андреем она чувствует себя даже легче, чем с его женой и тещей.
Он был простой человек, душою ясный – это одно. А второе – были у него мысли, которых Нора, конечно, не понимала, но которые, она чувствовала, были очень важные. И так эти два качества, простое и сложное, соединялись в нем, что он казался ей не человеком даже, а деревом. Большим живым деревом, которое растет, как природа велела, а людям только и остается, что любоваться им да прислоняться к крепкому его стволу.
Хотя ростом этот Андрей был совсем невысокий; Алиция точно была повыше мужа. Увидев его, Нора вдруг вспомнила, как тетя Валя с презрением говорила про высоких мужиков: «А чего с той ихней высоты?
