говорить. Пусть думает, что замерзла!
А устала… Господи, да как можно устать от того, что любовь пронизывает все твое тело, и вся ты тогда превращаешься в тело, а потом, когда эти горячечные минуты проходят, любовь пронизывает уже не тело твое, а сердце, и тогда ты превращаешься в сердце, и все это любовь, и вся ты – любовь!..
Сначала Глеб вел себя с нею так, как будто мог вот-вот потерять; Ирина чувствовала это в каждом его движении.
– Глупенький, – шепнула она, когда он, словно спрашивая, хорошо ли это для нее, коснулся ее живота, а потом рука его скользнула вниз и замерла. – Делай что хочешь. Я не исчезну.
Это было во время первых ласк – когда он раздевал ее, сидя на краю кровати, а она неподвижно стояла перед ним, смотрела на его руки и не могла пошевелиться, завороженная их прикосновениями. Наверное, он не понимал, что означает ее неподвижность, потому и спрашивал у нее разрешения на эти прикосновения, без слов спрашивал.
А потом уже и без слов не спрашивал.
И вот теперь обнимал, согревая, хотя она вовсе не замерзла.
Игорь никогда не бывал с нею груб, и у Ирины как будто бы не было причин удивляться мужской ласке, направленной на нее. Но она почему-то удивлялась и, когда Глеб ласкал ее, не верила, что это происходит с нею.
Она думала о Глебе и об Игоре – не сравнивала их, а просто думала о них обоих. Вообще-то и все бесконечное, полное мучительных событий время, которое она знала Глеба, Ирина думала о них обоих. И даже в последние, страшные два месяца… Но до сегодняшнего дня она гнала от себя эти мысли, они казались ей постыдными, в последние два месяца даже преступными. А теперь она просто знала, что эти мысли в ней есть и незачем их гнать.
Так сложилась ее жизнь, и надо быть честной перед своей жизнью.
– Это ты, наверное, замерз, – сказала Ирина. – У тебя топят плохо.
Теперь она поцеловала Глеба сама, прижавшись не только губами к его губам, но и животом к его животу. И сразу почувствовала, какая жаркая волна прошла по его телу – вниз от губ к животу, еще ниже…
– Разве плохо? – глядя на нее туманящимися карими глазами, шепнул он. – А мне казалось, ничего… Я не обращал внимания. У меня обогреватель есть. Включить?
Ирина хотела сказать, что ничего включать не надо – не надо вставать с кровати, отрываться от нее, – но Глеб уже встал, выдвинул из-под стола обогреватель на колесиках. Стол стоял близко к кровати, потому что комната была совсем маленькая, но Ирине все равно жалко было, что она не чувствует Глеба в эти коротенькие мгновения.
Она встала тоже и обняла его сзади. Он замер, вслушиваясь в нее.
– Отомри. – Ирина улыбнулась и дунула ему в затылок. – Это просто я. А не виртуальный фантом.
Он тихо засмеялся – наверное, в затылок она дунула щекотно – и включил обогреватель.
Одновременно засветился стоящий на столе монитор; видимо, он не был выключен, а просто погас оттого, что хозяин надолго о нем забыл. Ирина всмотрелась в заставку: звездное небо, темное море, плывущий по морю парусник.
– А я это видела, – удивленно сказала она. – Ну точно, видела!
– Это я на сайте одного музея нашел, – сказал Глеб.
– Я в нем была, в этом музее. Это на Канарах, да? Звезды, которые светили Колумбу? – улыбнулась Ирина.
– Ну да, – кивнул Глеб. – Тебе смешно?
– Мне хорошо…
Конечно, она вспомнила этот музей сразу же, как только увидела картинку на мониторе, хотя была там давно, шесть лет назад.
Они с Игорем решили отдохнуть не на Тенерифе, а на Гран-Канария, потому что на первом острове было много русских, а на втором их не было вовсе: на Гран-Канария не летали чартеры из Москвы. Игорь не любил отдыхать, как он это называл, в плотном кольце соотечественников, да и Ирина не любила тоже: ее утомляла куротная бесцеремонность посторонних людей. Впрочем, если бы и любила, то не стала бы спорить. Два месяца перед отпуском были у мужа такими изматывающими, что домой он приходил только ночевать и засыпал как каменный. Игорь заключал какой-то долговременный контракт, который, как он сказал, мог вывести его бизнес на принципиально новый уровень, а в такие моменты он бросал на достижение успеха все, не считаясь ни с силами своими, ни со временем.
Потому они и выбрали для отдыха Канары, а не, например, Италию. В Италии было много священных камней и священных же соблазнов эти камни осматривать, а на Гран-Канария можно было просто лежать на океанском берегу, в дюнах, на бело-золотом песочке, за много столетий нанесенном сюда из Сахары ветром сирокко, и предаваться блаженному безделью.
– Вот когда тебе пляж надоест, – говорила Ирина, – можно будет съездить в Лас-Пальмас. Просто погулять, город посмотреть.
– Мг-му… – с закрытыми глазами сонно отвечал Игорь. – Пальмы – это да-а…
В Лас-Пальмас они поехали только в последний день: раньше Игорю никак не надоедали ни пляж, ни безделье. Столица острова оказалась самым обыкновенным маленьким южным городком – с платанами и пальмами на улицах, с просто и добротно выстроенными домами.
– И что здесь смотреть? – сказал Игорь. – Обычный испанский город. Ну, с канарскими балконами.
На деревянные резные канарские балконы, которые считались местной достопримечательностью, они насмотрелись за полчаса. Потом Ирина обнаружила в путеводителе музей Колумба, и они зашли туда – без особого интереса, потому что в том же путеводителе было сказано, что ни одной принадлежащей Колумбу
