тренировки сидела в первом ряду пластмассовых зрительских кресел, наблюдая за каждым движением Феликса даже внимательнее, чем тренер.
А на Каме глубина вообще-то порядочная, совсем не как в бассейне, и вода холодная… Но, может, так и надо, что мама из-за этого не волнуется? Ведь плавает он отлично.
На реке он проводил теперь целые дни. Не потому, что сильно заботился о Николаевых молитвах, а просто… Не хотелось домой, и все.
Мальчишки лежали на песке у воды и поочередно рассказывали всякие истории. Не страшные, а интересные. Какой смысл рассказывать страшные, когда светит яркое солнце и от серебряных блесток, бегущих по воде, рябит в глазах? Все равно никто не испугается.
Феликс ничего не рассказывал. Настроение у него было подавленное, несмотря даже на солнце и серебряную воду. Он представлял, как по двору в Трехпрудном кружатся сейчас охапки тополиного пуха, и ему хотелось плакать. Но он не плакал, конечно.
– А тут один раз утопленницу выловили, – сказал самый старший из мальчишек, Тимка. – Помните?
Оказалось, что это случилось недавно; все помнили.
– Почти не распухла еще. – Тимка стал рассказывать Феликсу, единственному, кто не знал эту историю. – Волосы белые, длинные. А в волосах заколка запуталась, с блескучими такими камушками. Я потихоньку выпутал, пока менты не приехали, и скрал.
– Зачем? – оторопело спросил Феликс.
– Думал, может, камушки драгоценные. А мамка сказала, стекляшки. Я тогда сеструхе ту заколку отдал.
– И что? – судорожно сглотнув, спросил Феликс.
– Что – что? – не понял Тимка.
– Носит?
– Конечно. – Тимка недоуменно посмотрел на Феликса. – Она все блестящее любит. Бабы – они ж как сороки!
Все засмеялись.
Феликс не представлял, как можно даже просто в руки взять заколку, выпутанную из волос мертвой женщины. Но было очевидно, что для любого из мальчишек это не имеет никакого значения.
Какая-то другая здесь была жизнь. Тогда-то и пришли Феликсу в голову эти странные слова: широкая и суровая.
Он встал с теплого песка и пошел в реку. После истории про утопленницу ему вообще-то совсем не хотелось купаться, но именно поэтому он и пошел. А еще потому, что не мог оставаться с мальчишками. Из- за того, что он не посмеялся вместе с ними над бабами, которые как сороки, они смотрели на него теперь настороженно.
Феликс уже привык, что вода в Каме совсем не такая, как в озере Сенеж, куда они с дедушкой и бабушкой ездили летом в санаторий. В Сенеже вода была теплая. Теперь он понимал, почему бабушка говорила про ту воду, что она как парное молоко; он ведь раньше пил молоко только из магазина.
А здесь, в Каме, ни бабушка, ни, может, даже дедушка купаться вообще, наверное, не смогли бы.
Феликс знал, что надо не входить в эту обжигающе-холодную воду постепенно, а нырнуть в нее сразу, чтобы сразу же к ней и привыкнуть.
Так он и сделал – нырнул, вынырнул и поплыл прочь от берега. И хотя широкие гребки руками, рывки всем телом требовали немалых усилий, но, и совершая эти усилия, он продолжал обдумывать историю, которую только что услышал от Тимки.
Он не понимал, почему эта история удивила только его одного, а все мальчишки слушали так, будто в ней нет ничего особенного.
Он плыл и думал об этом. И не заметил, как холод сделался каким-то… Кружащим, вот каким. Он вихрился вокруг лодыжек, коленей, пояса, плеч… Потом эти вихри холода стиснули Феликсу шею. Он вскрикнул, рванулся вверх, как будто был дельфином и мог выпрыгнуть из воды.
Но выпрыгнуть не получилось, конечно. Вместо этого Феликс почувствовал, что его тянет вниз, в глубину. Он дернулся, и ему удалось оглянуться. Никогда он не заплывал так далеко! Мальчишки на берегу казались совсем маленькими. Они лежали на песке и не обращали на Феликса никакого внимания.
Он закричал. И сразу же вода ударила ему в лицо. Наверное, от крика он погрузился в воду глубже, совсем немного глубже, но этого оказалось достаточно.
Крик рвался у него из горла теперь уже инстинктивно. И бессмысленно, потому что чем громче он кричал, тем глубже погружался под воду. Через несколько секунд ему уже почти не удавалось выталкивать себя на поверхность. Он продолжал судорожно бить руками и ногами и не понял, в какой момент перестал чувствовать свои движения. Вода потянула его в себя так холодно, так сильно…
Когда Феликс открыл глаза, ему показалось, что он кружится на карусели.
«Может, под водой все так кружится?» – подумал он.
И только потом, медленно, словно бы с неохотой, понял, что он уже не под водой. Вот небо над ним, вот солнце… Только почему-то совсем не греет это солнце – ему холодно, холодно до самого сердца…
– Живой? – услышал он мужской голос. – Ну напугал ты, парень! Куда ж ты полез, раз плавать не умеешь?
Феликс хотел сказать, что умеет плавать, но у него не было сил пошевелить губами. Он прищурился, стараясь, чтобы прекратилось дурацкое круженье в голове, и приподнялся, опираясь локтями о песок.
– Смотри-ка, совсем живой! Молодец.
Теперь Феликс видел и того, кому принадлежал этот голос, который звучал уже весело. Это был высокий широкоплечий парень в линялой военной рубашке без погон. Он стоял у самой воды, за спиной у него лежала вытянутая на песок лодка.
– Тебя как звать? – спросил парень.
Губы у Феликса все еще не шевелились, и язык тоже.
– Феликс, – ответил вместо него Тимка.
– В честь Дзержинского, что ли? – хмыкнул парень.
– Д-де-едушки… – наконец сумел выговорить Феликс.
– Ну, тогда хорошо.
Феликс наконец начал приходить в себя. Это выразилось в том, что он закашлялся, горло сжало спазмами, и изо рта хлынула вода. Вода стояла у него и в носу, и даже, ему казалось, во лбу; весь он был накачан водой.
– Где одежда твоя? Давай-ка я тебя домой отведу, – сказал его спаситель.
Феликс уже понял, что именно этот парень вытащил его из воды и доставил к берегу на своей лодке.
– За лодкой посмотрите, – приказал он мальчишкам.
Потом собрал с песка Феликсову одежду, легко, как котенка, взял его вместе с этой одеждой на руки и пошел к деревне.
– Постерегем, дядь Алексей! – крикнул вслед Тимка.
– Это вы из Москвы приехали? – спросил дядя Алексей по дороге.
– Д-да… – стуча зубами, подтвердил Феликс.
Теперь его начал бить озноб.
– А зачем?
Ответа на этот вопрос Феликс не знал.
К счастью, дядя Алексей, наверное, и не ожидал от него сейчас ответа.
Дойдя до изгороди Феликсова двора, он крикнул:
– Есть кто дома? Хозяина принимайте!
На крыльцо вышла мама. Увидев ее, дядя Алексей оторопел.
– Здрасте… – проговорил он. – Вы хозяйка?
– Филька! – воскликнула мама. – Боже мой, что с тобой?!
– Далеко плавает сынок твой, – ответил вместо Феликса дядя Алексей.
Мама подбежала к нему, хотела взять Феликса у него из рук, но он сказал:
– Давай в дом занесу. Не младенец уже – тяжелый.
