– Ваш, ваш, – подтвердила Лера. – Куда я от вас денусь?
– Вот и поговори с Глушенко, я его предупрежу, – завершил тему Женя. – Слушай, а вообще-то, где ты все-таки деньги собираешься брать на театр на ваш? Из своего кармана выкладывать?
– Ох, Женя, не трави душу! – вздохнула Лера. – Кто мне даст на театр просто так? А от налогов за это у нас, по-моему, никогда не будут толком освобождать.
– Тогда, значит, надо… – начал было Женька.
– Знаю. Уже всем разослала факсы, Алексиадису особенно. Может, найду благотворителя, а лучше бы нескольких. Авиакомпанию какую-нибудь, что ли… Да хоть кого, хоть афериста международного!
– Найдешь, – уверенно сказал Стрепет. – Если уж ты меня нашла когда-то… Я, конечно, не главный специалист в музыкальных делах, но «Гардиан» читаю, однако. Там про Митю сколько раз было, и в «Тайм» как-то целый разворот, когда у него концерт был в Карнеги-холл. Знаешь?
– Не знаю, – покраснев, сказала Лера. – Разве он рассказывает?
– А ты собери материалы, пригодится, – посоветовал Женька. – Как знать, может, и у нас еще найдутся Рябушинские… Может, и я подключусь еще! – добавил он – впрочем, не слишком уверенно.
– Тебе и на том, что есть, спасибо, – поспешила сказать Лера. – Я завтра же с Глушенко поговорю. Успокоил ты меня, друг мой, не хуже Александра Ивановича!
Забор был заказан, ремонт был окончен!
В тот вечер, когда из особняка вышел последний маляр, Лера обошла его в одиночестве, как полководец – поле выигранной битвы.
Он был удивительный, этот дом – внутри такой же благородный, как снаружи. Лера поднялась по широкой центральной лестнице. Белый мрамор был вычищен; дорожка постелена и прижата к ступеням латунными прутьями; зеркала, казалось, светились изнутри.
Она сама попросила оставить включенным весь свет в зале – и теперь это пространство ослепило ее, заставило задохнуться от восторга.
Она смотрела на высокую сцену, на полукруглые ряды кресел в партере, на полумрак бенуара… В этом зале чувствовалось то, что она особенно любила в консерватории и в Колонном зале: тихое мерцание воздуха, ощущение чуда, которое начнется через несколько мгновений.
Лера представила, как Митя поднимется на сцену, обернется к залу, как глаза их встретятся в тишине ожидания… Это было так хорошо, так просто и хорошо, что она рассмеялась. Ее смех прозвучал в пустом зале отчетливо и звонко и долго не затихал под высоким куполом.
Домой она вернулась поздно – думая, что Митя, может быть, уже спит: вставал он очень рано.
Но он не спал – голос скрипки слышен был из кабинета, и этот голос показался ей взволнованным. Лера тихо прошла по коридору, чтобы ему не мешать, но дверь кабинета тут же открылась и Митя остановился на пороге.
– Что-нибудь случилось? – спросила Лера, вглядываясь в его лицо.
– Да. – Митины глаза блестели в неярком свете, и волнение чувствовалось в его голосе так же ясно, как в голосе скрипки. – Ты знаешь, я, кажется, нашел…
– Что – нашел? – удивленно спросила Лера.
– Сопрано.
Лера почувствовала, как ей передается его волнение. Но она не знала, что сказать. Даже о чем спросить – тоже не знала.
– Она красивая? – спросила Лера неожиданно для себя.
Митя вгляделся в ее лицо и рассмеялся. Лере показалось, что волнение его развеялось, сменившись каким-то другим чувством.
– Красивая? – переспросил он. – Да, конечно. Красивая и молодая. Но дело не в этом. Слушай, – вдруг предложил он, – а не выпить ли нам по этому поводу?
– Выпить, конечно, – тут же согласилась Лера. – Это же важно для тебя, да?
– Да. – Митя пошел в гостиную, и Лера пошла вслед за ним. – Это очень важно, это очень-очень, так важно, что и передать нельзя… – напевал он по дороге.
Лера достала из буфета хрустальные бокалы на высоких ножках, мимолетно полюбовалась, как играют в них искры света. Митя открыл бутылку «Бордо», разлил вино – и бокалы налились темно-красным сиянием.
– Кто же она? – спросила Лера, садясь за овальный стол напротив Мити. – И где же ты ее нашел?
– В консерватории. Просто в консерватории, случайно: шел зачем-то в учебную часть. Хотя едва ли такие вещи бывают случайными…
Бокал казался хрупким в Митиной большой ладони; Лера неотрывно смотрела на его пальцы.
– Ей надо было идти прослушиваться в Большой, – продолжал Митя. – Она закончила консерваторию, и ее пригласили на прослушивание. Она попросила концертмейстера порепетировать с ней немного, это было за полчаса до того, как ей надо было идти. А я шел мимо аудитории – вот и все.
Лера видела, каких усилий стоит ему сдерживать волнение. Он хотел сказать гораздо больше, чем можно было высказать словами.
– Надо слышать этот голос… – произнес он наконец.
– И… что же? – осторожно спросила Лера. – Она пошла на прослушивание?
– Нет. Она пела мне – подряд из всех оперных партий, которые знала.
