Но Саня уже позвонил, и дверь открылась мгновенно. Митя стоял на пороге и смотрел на них, не говоря ни слова.
– Ей плохо, – сказал Саня, отпуская Лерин локоть.
Она снова едва не упала, но Митя быстро шагнул навстречу и подхватил ее под мышки.
– Ты ее очень-то не ругай, – сказал Саня. – Это моя была инициатива.
– Очень-то не буду. – Лере показалось сквозь звон в ушах, что она слышит отзвук улыбки в Митином голосе. – Зайдешь?
– Нет. Тебе это ни к чему, да и мне тоже.
Пиджак был залит коньяком. Сидя в спальне на кровати, Лера смотрела, как Митя расстегивает золотые пуговки, и ей казалось, что пальцы его двигаются медленно, как во сне.
И тут ей действительно стало плохо – просто плохо, как становится плохо спьяну: тошнота подступила к горлу, и она зажала рот рукой. Но все тело по-прежнему было ватным, и Лера напрасно пыталась привстать, чтобы добраться до туалета.
Дальше она помнила, что наклонялась над ванной, а Митя поддерживал ей голову, пока ее выворачивало наизнанку. Потом она чувствовала его руки, мокрые и холодные, у себя на лице, и ей становилось легче.
Стакан, который он поднес к ее губам, пахнул мятой. Лера попыталась оттолкнуть от себя этот резкий запах.
– Пей, пей, радость моя, а то в вытрезвитель сдам, – приговаривал Митя.
Она выпила несколько глотков, закашлялась и все-таки оттолкнула его руку со стаканом.
Наконец подушка прохладно прижалась к ее щеке – как это она опять в спальне оказалась? – и Лера с облегчением погрузилась в эту мягкую прохладу.
– Ми-итя… – прошептала она. – Митенька, прости, что я ушла сегодня…
Он молчал, рука его лежала у нее на лбу, и пальцы вздрагивали.
Глава 5
Головная боль прошла, и даже стыд прошел, а тоска на сердце осталась.
Назавтра, когда Лера попыталась как-то объяснить Мите свою вчерашнюю выходку, он пожал плечами:
– Всякое бывает, Лер. Не на что мне обижаться.
– А… как премьера прошла? – робко поинтересовалась она.
– Хорошо. На одном дыхании.
Ей показалось, что она почувствовала это дыхание – его дыхание…
Лера терялась, видя Митино спокойствие.
«Лучше бы бегал по дому и бил посуду», – с тоской подумала она.
Но посуду он не бил, и даже короткий разговор о том, что «всякое бывает», произошел между ними только следующим вечером. А поздним утром, когда Лера проснулась, Митя уже уехал в Ливнево.
Она встала, пошатываясь от слабости, добрела до ванной. Аленка ушла с Розой в английскую студию; Леру окружала полная тишина. Даже уличный шум не был слышен, потому что окна выходили во двор.
«Ничего не поделаешь, – подумала Лера. – Надо жить и с этим…»
Но как она будет теперь жить, как привыкнет к этой неразрешимой ревности – Лера не знала. Да и ревность ли это? Ревность должна была сжигать, испепелять, а в ее душе происходило совсем другое… Она любила Митю по-прежнему, и по-прежнему чувствовала, какое это счастье – его любить, и в этом всеохватном чувстве не мог гореть уничтожающий огонь.
Но и забыть, как он смотрел на Тамару в прозрачном парке, как звучал его голос в тишине зала, – тоже было невозможно.
Саня позвонил через два дня – как всегда, в директорский кабинет.
– Уже на боевом посту? – весело прозвучал его голос в трубке. – Ну, как самочувствие?
– Ой, Саня! – обрадовалась Лера. – Ты прости меня, бога ради, я вела себя как последняя свинья!
– Да брось ты, – усмехнулся он. – Выпили, посидели, все путем. Конечно, в голову ударило, без закуски- то! Ну ничего, если ты как-нибудь еще раз в ресторан со мной пойдешь, угощу я тебя по-человечески, не одним пойлом.
– Хорошее пойло – «Хенесси»! – рассмеялась Лера. – Пойду, конечно, если пригласишь. Слушай, а ты ведь тоже пил, как же ты поехал потом?
– Ну, как… – усмехнулся он. – Нарушил правила, как еще. Да я, считай, и не пил – так, компанию поддерживал. И вообще, я тогда пьянею, когда расслабиться себе позволяю, а не когда градусы принимаю.
– Да, со мной было не расслабиться, – согласилась Лера. – Спасибо тебе.
– На здоровье. Ну, не буду тебя беспокоить. Ты мне позвони когда-нибудь…
– Позвоню, Санечка, – сказала Лера. – Но и ты звони, а то живем ведь на бегу, все времени нет. Мне вот-вот, может быть, в Грецию придется поехать.
