Этого уж точно быть не могло, и внешнего сходства не было никакого. Но Лера не могла избавиться от впечатления, что у дочки взгляд становится именно таким – полным необычного, какого-то рассеянного внимания, которое она помнила у Елены Васильевны и которое так любила в ее сыне…
И что теперь? Все это оборвать, лишить Аленку всего, что связывало ее с Митей, – его любви, разговоров, музыки? Лере страшно становилось, когда она думала об этом, как будто ей предстояло совершить преступление.
Но думала она об этом постоянно – в своем вечернем одиночестве, или ловя днем сочувственно- осуждающий Розин взгляд, или прислушиваясь утром к Митиным шагам в кабинете…
– Мама! – сказала однажды Аленка, и Лера сразу уловила в ее голосе какую-то незнакомую, совсем не детскую решимость. – Мама, ты хочешь уйти от Мити?
Они сидели вечером у телевизора. Лера ждала, когда Аленка досмотрит «Спокойной ночи, малыши!» и можно будет отправить ее спать; девочка теперь ложилась рано.
Лера вздрогнула, услышав этот вопрос и эти новые интонации в голосе дочки. Так не вязались они с детской передачей, с веселыми голосами Хрюши и Фили на экране! А ей-то казалось, что Аленка увлеченно смотрит мультик…
– Почему ты так думаешь? – спросила она вместо ответа.
– Нет, скажи, ты хочешь уйти? – настаивала Аленка.
Лера поняла, что невозможно уклониться от ответа, когда на нее смотрят эти ясные, широко открытые глаза. Она отвела взгляд.
– Я не знаю, Аленочка, – тихо произнесла Лера. – Я сейчас ничего не хочу. Но мне кажется, Митя этого хочет.
– Он не хочет, – покачала головой Аленка.
– Откуда ты знаешь? – Лера подняла глаза, почувствовав, как сквозь вялое безразличие пробивается в ее душе удивление. – Он тебе говорил об этом?
– Не-ет… – протянула Аленка. – Он не говорил… Но я и так вижу: он не хочет, чтобы мы с тобой от него ушли.
– Чтобы ты ушла – конечно, не хочет… – начала было Лера, но тут же спохватилась: что она обсуждает с шестилетним ребенком! – У взрослых все иногда бывает так сложно, Аленочка…
– А я не хочу! – В голосе Аленки послышались слезы. – Я сама взрослая, но не хочу, чтобы сложно! Я его люблю! А раз ты не знаешь, хочет он или нет, так почему ты его не спросишь?
Лера растерялась. Как было ответить на этот прямой вопрос?
Она и сама не понимала, почему не поговорит с Митей. Но она не могла себе представить этот разговор! Вот она спрашивает: «Митя, ты навсегда разлюбил меня?» А он отвечает… Что он отвечает?.. Что вообще можно на это ответить?
Какая глупость! Лера тряхнула головой, представив себе этот бессмысленный, никому не нужный диалог.
– Я не уйду от Мити, – решительно сказала она, глядя прямо в глаза своей дочери. – Тебе плохо будет без него, правда? Я не хочу, чтобы тебе было плохо. И потом, мы ведь вместе работаем, и много людей работает с нами. Нельзя все бросать только потому, что настроение поменялось, ведь так?
– Так, – серьезно кивнула Аленка. – А ты не передумаешь? – тут же осведомилась она.
– Нет, – невесело улыбнулась Лера. – Я – не передумаю… Смотри, песенка кончилась. Пора тебе спать, хоть ты и взрослая. Завтра Анна Андреевна придет в девять, надо выспаться хорошенько, а то играть будешь плохо.
Если бы дело было только в том, чтобы не собрать свои вещи, не перейти через двор!
Дни шли за днями, сплетались в недели и месяцы, и Лера все яснее понимала, что, может быть, только Аленке и достаточно этого существования под общей крышей, этой видимости прежней жизни.
«Но хотя бы ей…» – думала она.
Сама же Лера все глубже погружалась в свою странную, бесцветную и беззвучную усталость, и для нее все яснее становилось, что она никогда не выплывет на поверхность.
Глава 9
Что было бы лучше для Мити, Лера не знала.
После тех непонятных, но безысходных слов, которые она с трудом расслышала сквозь судорожное напряжение того весеннего вечера, когда он вернулся из Рима, – Митя не сказал ничего, что могло бы хоть как-то прояснить их отношения.
Он не только не говорил ничего, но по его лицу, по его взгляду невозможно было понять, что с ним происходит. Лере и прежде казалось иногда, что прозрачный купол отделяет ее от Мити, что его загадка для нее неодолима.
Теперь она чувствовала, что между ними встала стена.
Она смотрела на него – в те редкие минуты, когда он не замечал ее взгляда, – и думала: неужели совсем недавно он дразнил ее, и смеялся над нею – так, что ей самой становилось смешно, и называл подружкой, и просил посидеть с ним вечерами… И, целуя утром, когда Лера только просыпалась, а он уже приходил в спальню из кабинета, – напевал ей на ухо: «И подушка ее горяча…»
Дальше Лера запрещала себе вспоминать, и оцепенение помогало ей приглушить воспоминания. Но вместе с ними приглушалась вся ее жизнь, потому что Митя ведь и был всей ее жизнью.
Вообще-то их было мало – этих минут, когда она смотрела на него, а он не замечал ее взгляда. Прежде
