Лабиринты ума

сформулированы Станиславом Грофом в «Космической игре» (глава «Зло как неотъемлемая часть творения»):

«Одна из самых трудных этических проблем, которые предстают перед нами в холотропных состояниях сознания[162], – необходимость примириться с тем, что агрессия неразрывно вплетена в природный порядок и что выживание одних форм жизни возможно только ценой гибели других. Голландский микробиолог и изобретатель микроскопа Антони ван Левенгук так выразил эту мысль: „Одна жизнь существует за счет другой, это жестоко, но такова воля Божия“. Английский поэт Альфред Теннисон говорил о природе, что ее „зубы и когти обагрены кровью“. Джордж Уильямс (Williams, 1966), размышляя о дарвиновском мировоззрении, высказался еще резче: „Мать-Природа – злая старая ведьма“, а маркиз де Сад, давший свое имя садизму, охотно ссылался на жестокость природы, оправдывая собственное поведение.

Даже ведя самый совестливый образ жизни, мы все равно не избежим этой дилеммы. Алан Уоттс в статье „Убийство на кухне“ рассмотрел с данной позиции дилемму мясоедства и вегетарианства. Тот факт, что „кролики кричат громче, нежели морковь“, не показался ему достаточной причиной, чтобы сделать выбор в пользу последней. По-своему сформулировал эту мысль Джозеф Кэмпбелл в своем определении вегетарианца как „человека, которому недостает чувствительности, чтобы услышать, как плачет помидор“. Поскольку жизнь должна питаться жизнью, хоть животной, хоть растительной, Уоттс рекомендовал в качестве решения подход, который обнаруживается во многих туземных культурах – как в общинах охотников/собирателей, так и в земледельческих обществах. Эти группы прибегают к ритуалам, выражающим благодарность за съеденное, а также покорное согласие с собственным участием в пищевой цепи в обеих ролях.

Этические вопросы и их решения особенно усложняются, когда соответствующие прозрения и информация поступают с таких уровней сознания, которые обычно не всегда доступны, в частности из духовных измерений. Если вводить духовные критерии в ситуации повседневной жизни, причем в экстремальной форме, без учета соображений целесообразности, то последствия могут быть весьма печальными. Здесь в качестве примера можно упомянуть эпизод из жизни знаменитого немецкого врача, музыканта, филантропа и философа Альберта Швейцера. Однажды Альберт Швейцер лечил в своем госпитале в джунглях Ламбарене коренного африканца, страдающего от заражения крови. И вот, стоя возле этого африканца со шприцем, наполненным антибиотиком, Швейцер внезапно спросил себя, кто дал ему право уничтожать миллионы жизней микроорганизмов, чтобы спасти одну человеческую жизнь. Иными словами, согласно каким критериям мы считаем себя вправе полагать человеческую жизнь высшей по отношению к жизни других видов.

Джозефа Кэмпбелла однажды спросили, как можно примирить наше духовное мировоззрение с необходимостью принимать в повседневной жизни практические решения, включая убийство ради спасения жизни. В качестве примера он описал ситуацию, где маленькому ребенку грозит укус змеи, яд которой смертелен. Вмешиваясь в такую ситуацию и убивая змею, мы отнюдь не говорим „нет“ змее как неотъемлемой части устройства Вселенной, как значимому элементу космического порядка. Это не отрицает права змеи как части творения на существование и вовсе не означает, что мы не принимаем ее существование. Такое вмешательство не жест абсолютной космической значимости, но наша реакция на конкретную ситуацию».

Возникает очень важный вопрос – СОВМЕСТИМО ЛИ СЧАСТЬЕ С НЕОБХОДИМОСТЬЮ ПРИЧИНЯТЬ БОЛЬ ЖИВЫМ СУЩЕСТВАМ? Достаточно ли просто извиниться перед живым существом, прежде чем убить его (например, перед тем как свернуть шею так называемому рождественскому гусю и набить его вспоротое брюхо сочными отчаянно пищащими яблоками); причем здесь речь идет лишь о необходимом убийстве, не убийстве из забавы или слепой ненависти? Когда мы вынуждены отнимать чью-либо жизнь, достаточно ли не испытывать злости к нашей жертве, достаточно ли нашего сострадания к ней (т. е. понимания того, что жертва страдает)? Может ли победа в борьбе за выживание считаться синонимом радости с учетом того, что наша победа – это чье-то поражение и боль? Или же мы должны утешать себя мыслью – «Сегодня повезло мне, а завтра повезет ему»? Но с такими мыслями мы вряд ли сможем по достоинству насладиться победой. Если определить «зло» как причинение страдания, ущерба одного живого существа другому живому существу, тогда «злыми» окажутся все живые существа. Но если земное «зло» – это нарушение экологического баланса, целостной биологической системы (экосистемы, биогеоценоза[163]), тогда причинение вреда, убийство живого существа, которое не нарушает целостности биосистемы, «злом» уже не будет.

«Добром», соответственно, в таком случае будут действия, направленные на поддержание экологического равновесия, гомеостаза (гомеостаз – поддержание внутреннего равновесия организма, его внутренней среды) планеты Земля как единого организма.

Так мы приходим к выводу, что на уровне «земной реальности» единственно разумным оказывается архаический космическо-структурный подход в этическом вопросе.

В свете структурного подхода мы можем допустить следующую «онтологическую» картину. В безмерном Хаосе-Океане возникают и исчезают островки – устойчивые динамические системы (миры). Возникают они не только последовательно, но и параллельно. Каждый мир построен на основе неких базовых констант (постулатов) – то есть законов. Одни миры или даже целые вселенные строятся на преднамеренной основе, другие – инертно повинуясь кармическому закону.

Внутри нашей «вселенной» (о которой знали еще шаманы) есть миры земные, а есть – небесные и подземные. В зависимости от состояния нашего сознания мы автоматически притягиваемся в тот или иной мир. Почему при жизни нам тяжело переместиться в другой мир? Сознание удерживается в определенной системе-мире привязанностью к агрегату – психофизической совокупности (телесность) и вовлеченностью в локальные игры и взаимоотношения с другими «игроками». Лишь отдельные выдающиеся существа вроде йогинов и шаманов способны преодолевать притяжение одного мира-системы и совершать путешествия в другие (вспомним об импринтинге и архаических экстатических техниках).

Наиболее сильные духовные существа могут создавать свои островки-миры, но для этого нужно обладать действительно мощным сознанием. Это боги миров. Есть также демиурги (существа, создающие миры по чужим образцам) и бунтари (разрушители миров-систем). В большинстве же своем живые существа представляют собой обитателей конкретного мира, даже и не подозревающих о существовании иных систем-островков. Согласно условиям существования, а также степени «сознательности» этих обитателей между ними выстраиваются определенные иерархические отношения.

Этический вопрос, как правило, связан с вопросом эстетическим.

На уровне земной реальности красота живого сильного тела или тела сексуального (готового к деторождению) – также лишь субъективное переживание, непосредственно связанное с проблемой ВЫЖИВАНИЯ. Грациозные формы хищника, его сверкающие клыки и отливающая золотом шкура вызывают эстетическое восхищение. Однако вне естественной «гонки за вооружение», то есть процесса эволюционного отбора, этот великолепный убийца не смог бы появиться на свет. Львиная доля красот природы, которые завораживают нас (и которые теперь мы вынуждены защищать от полного вымирания от руки главного хищника – самого человека), – это все тот же результат беспощадной и неумолимой борьбы за место под солнцем! Пожалуй, в этом состоит главная драма жизни.

* * *

Вероятно, любить всех живых существ можно, можно и симпатию к ним испытывать, но с пониманием, что в условиях Мира Земной Жизни, т. е. в условиях конкурентной борьбы за жизнь, мы обречены приносить кому-то боль, страдание и смерть, иначе мы не сможем долго участвовать в «скифской игре». Вместе с этим мы можем стремиться к тому, чтобы хотя бы не приносить живым существам страдания бессмысленного, не ограниченного интересами нашего выживания. Может быть, это и есть формула относительно счастливой жизни в этом мире? И если испытывать любовь и сострадание ко всем формам жизни, когда-нибудь мы сможем преобразить реальность и обрести мир, в котором нам не надо будет убивать, чтобы жить?

Но можем ли мы хотя бы вообразить такую реальность (в которой вряд ли останется место для