бессильных сбежать из своей прозрачной тюрьмы. Он знает, что они погибнут, но для него это несущественно: наблюдая за схемой их борьбы и предсмертных мук, он что-то узнает, и, кроме того, это всего лишь крошечные существа. Смерть крошечных существ — невеликая потеря, она не сравнима со смертью человека. А Мартин признавал существование лишь одного человека. В его вселенной он был единственным.
— Я хочу поехать в Америку, — говорит Майк. — Всегда хотел.
— Можно с тобой? — спрашиваю я.
— Я надеялся, что так и будет.
— Серьезно? Ты правда переезжаешь в Америку?
— Да. Скоро. До университета. Можем подзаработать немного, пожить там.
— И что мы будем делать?
— Какая разница? — Он вздыхает. — Ты могла бы написать книгу, если хочешь. Не всегда нужно искать причину.
Я говорю:
— Ведь я люблю тебя по-настоящему, правда?
— Задаешь вопросы без ответа? Конечно, я не уверен, что твоя любовь безопасна. Сама понимаешь, ты так похожа на Мартина.
Приходит моя очередь вздохнуть.
— Да. В этом все и дело, да? Непредвиденный поворот. Избавиться от Ямы, написав книгу, — тоже непредвиденный поворот, то есть...
— Непредвиденный, — соглашается он. — И Мартин ничего не подозревал, пока это на него не обрушилось.
— Он бы заподозрил, если бы был менее самонадеян, — замечаю я.
— Что?
— Если бы он хоть на минуту задумался, что его план вовсе не совершенен, он начал бы искать способы раскрыть мой блеф. Но он был безоговорочно уверен — в себе, наверное, — и не мог даже представить, что я нашла брешь. И поверил мне.
Майк нервно смеется.
— По-моему, ты говоришь убедительно.
— Он даже не предполагал, что мы можем представлять угрозу. Все равно как если бы бог боялся, что люди выследят его и убьют. Извини за неудачное сравнение.
— Я слишком много повидал, чтобы рассуждать о боге, — отвечает Майк. — Может, это и есть мудрость.
— Знать так много, что не можешь ничего решить?
— Нет. Пожалуй, нет.
— Понимаю.
— И где же наш... полубог? Где он сейчас?
— Пропал.
— Навсегда, я надеюсь.
— Не уверена, — говорю я. Мартин не стал бы вот так исчезать; все было не так просто.
— Что ты имеешь в виду? Неужели думаешь, что он вернется, чтобы отомстить, или еще зачем-то?
— Нет. Думаю, с нами он закончил. Но это вовсе не значит, что он заляжет на дно и пропадет. Мне кажется, в один прекрасный день Мартин еще найдет, что сказать этому миру. Может, через сорок лет.
— По крайней мере, сейчас он на безопасном расстоянии, — замечает Майк.
— На безопасном? Сомневаюсь. Боги, какими бы они ни были, всегда представляют опасность. — Я осторожно перешагиваю торчащий корень. — Я бы о нем не забывала, поверь. Нам всем следует об этом помнить.
Мы ступаем в пеструю тень на опушке леса; насекомые дымчатыми облаками кружатся и танцуют в жарком воздухе. Майк закатывает рукава.
— Меня тревожит то, чему мы его научили, — произносит он. — В следующий раз у него получится лучше, что бы он ни задумал.
— Ты прав, — соглашаюсь я. — Меня это тоже пугает. Но что мы можем сделать?
— Мы могли бы сдать его в полицию, — раздумывает Майк. — Ведь он же убийца, так?
— Не совсем, — отвечаю я, улыбнувшись двойственности ситуации. — Он всего лишь школьник, замешанный в дурацком розыгрыше. Никто же не пострадал, ведь так? Никто не умер. Нельзя совершить убийство и не оставить трупы. А все трупы гуляют по улицам, и вид у них подозрительно живой.
Майк начинает что-то говорить, но осекается.
— Да. Так они и скажут. Я точно знаю. — Потом он с отчаянием в голосе произносит: — Но он сумасшедший, Лиз. Разве они не поймут?
Я поворачиваюсь к нему лицом: вокруг нас жужжит теплый лес.
— Мы же не поняли, — напоминаю я. — Нет, им в жизни не разглядеть то, что увидели мы. Для этого надо было побывать там... Мартин абсолютно нормален. Смышленый, красноречивый, обаятельный парень; просто случилось так, что он возомнил себя богом, а других людей — игрушками.
— Это чудовищно, — пустым голосом говорит Майк.
— Он мог бы многого добиться, — добавляю я. — И до сих пор может. Знаешь, что Картер написал в его табеле в конце последнего семестра? «Я глубоко убежден, что Мартин найдет прекрасное применение своим многочисленным способностям». Без сомнения, он далеко пойдет. — Я усмехаюсь. — Наверное, Гитлер в школе тоже получал такие отзывы.
— Не смешно, — бросает Майк.
— Знаю. Поэтому я и смеюсь. Эй, это всего лишь убийство, давай не будем относиться к этому слишком серьезно, ладно?
Минуту он смотрит на меня в тишине, потом его лицо озаряет широкая улыбка.
— Ты ненормальная, — говорит он, поворачивается и медленно целует меня. Я хватаюсь ладонями за спину его куртки, стискиваю кулаки и крепко прижимаю его к себе.
И мы молча идем дальше, пересекаем ручей, вьющийся среди деревьев, и вскоре оказываемся на тропинке, выходящей на главную дорогу. Позади, над густой летней зеленью рощи, выступают две башни Нашей Любимой Школы, серые, маленькие. Мы не спеша двигаемся к деревне, во «Всадник», где за столиками открытого кафе уже расположились первые за вечер посетители.
— Что будешь пить? — спрашивает Майк, когда мы добираемся до места.
— Что угодно. Мне все равно.
Он заказывает пинту пива и стакан апельсинового сока; бармен путает наши заказы. Мы меняемся стаканами и выходим на улицу.
— За убийц, — говорит Майк.
Мы сидим на нежно тающем солнце и тихо пьем.
Майк очнулся от удушья; казалось, огромный груз давил ему на грудь, и легче стало, лишь когда он выпрямился и глотнул воздух. Кошмар исчез, и он остался один в тишине Ямы. Смутные обрывки сна все еще витали в глухих уголках сознания, но он никак не мог их ухватить. Постепенно воспоминания отступили.
Должно быть, сегодня четвертый день. День, наступление которого никто не предвидел. Майк горько усмехнулся в темноту: только Мартин способен на такое. Потом улыбка погасла; сознание прояснялось, и он все отчетливее чувствовал боль. В какой-то безумный момент ему представилось, что он тяжело заболел в Яме и не может позвать на помощь, попав в ловушку из-за идиотской шуточки Мартина, которая внезапно обернулась серьезной угрозой. И тут он вспомнил вчерашнюю вечеринку и количество выпитого. Недомогание оказалось всего лишь похмельем. Это его немного утешило.
Чтобы понять, наступил ли день или все еще середина ночи, он поискал на пустом небе Ямы маленькую серую звезду, которую открыла Лиз. Звезда была там, где он видел ее в прошлый раз: одинокая точка тусклого света. Ему хотелось, чтобы свет был ярче, но дверь в Яму находилась в конце короткого коридора, и солнце никогда не попадало непосредственно в замочную скважину.
— Майк? — раздался голос Джеффа.
