– Арман! – повторила Галатея.
Так это правда! Так это он был предметом дум прекрасной Галатеи! Это его призывала она!
Одним прыжком капитан очутился рядом с девушкой и, упав на колени, воскликнул:
– Я здесь, Галатея, располагай мною! Моя душа, моя жизнь, все тебе принадлежит: я люблю тебя!
Девушка, испуганная его появлением, вскочила на ноги.
– Арман, ты был здесь? Ради Бога, удались, нас могут заметить!
– Я не боюсь ничего! Заклинаю тебя всем, что для тебя дорого, скажи мне, я не ослышался? Ты звала меня?
– Я никого не звала, – прошептала Галатея, уткнув лицо в ладони. – Я... я не понимаю тебя...
– Галатея, не прибегай ко лжи; твои уста и твое сердце не способны к ней... Я не смел даже подумать... Галатея, отвечай, ради Бога: возможно ли, чтобы ты меня любила?
Она помолчала с минуту.
– Ну что ж, Арман, – сказала она наконец, не открывая лица, – если ты, к несчастью, угадал истину, чего нам ожидать от этой роковой любви?
И между тонкими пальцами Галатеи снова заструились слезы.
– Чего нам ждать? – повторил капитан. – Счастья, Галатея, счастья чистого и беспредельного... Ах, Галатея, если бы ты любила меня, как я тебя люблю, ты не спрашивала бы, чего нам ждать от этой любви!
– Не говори так, Арман! Теперь слишком поздно скрывать от тебя истину. С первой минуты нашей встречи я поняла, что именно таким – благородным и храбрым – представляла себе человека, о котором шла речь в книгах, что читал нам Филемон, я почувствовала, что меня влечет к тебе какая-то сила... Я виновата, без сомнения, признаюсь в этом, но что ж делать, когда это правда?.. Между тем для обоих нас было бы лучше, если бы эти признания остались погребенными в глубине наших сердец, потому что скоро, может быть, завтра, мы должны будем расстаться, чтобы уже не увидеться никогда. Я никогда не смогу принадлежать тебе, я невеста другого!
– Что значат препятствия! – воскликнул молодой человек. – Люби меня, милая Галатея, и мы разрушим любые препятствия. Для тех, кто любит, нет ничего невозможного... Чтобы остаться с тобой, я готов отказаться от почестей, от славы, я поселился бы в этой долине, ты заменила бы для меня все... Если же вздумают разлучить нас, я вырву тебя отсюда хитростью или силой, я увезу тебя от тех, кто осмеливается присвоить себе права над твоей волей... О! Верь мне, Галатея! Истинная любовь торжествует над людьми и над судьбой!
Он усадил ее на траву и сам сел рядом.
Следующие минуты были полны нежных слов, сладких речей, бесконечных обетов, какими обыкновенно обмениваются влюбленные. Их шепот напоминал воркованье голубков, порхавших над соседним дубом.
И вдруг на озере послышался легкий шум. Прислушавшись, Арман понял, что кто-то приближается к ним на лодке.
– Арман, – прошептала Галатея, – это Филемон... Беги! Он мне запретил встречаться с тобой наедине.
– Что для нас значат запрещения этого старого ворчуна? Неужели мы не можем видеться, не возбуждая его тиранической недоверчивости?
– Филемон – мой второй отец, – кротко сказала Галатея. – Его неудовольствие меня огорчает.
– Ладно, я уйду, но обещай мне по крайней мере, что мы скоро увидимся... сегодня же вечером!
– Сегодня вечером?
– Почему бы и нет? Галатея, комната, которую вы занимаете с Эстеллой, сообщается с оранжереей, а дверь оранжереи всегда отперта. Тебе легко будет выйти, когда сестра уснет. А я влезу в окно – оно невысоко от земли, и буду ждать тебя под большим померанцевым деревом. Ты придешь, не правда ли? Обещай, что придешь.
– Арман, – в голосе девушки звучала нерешительность, – то, чего ты требуешь, дурно, очень дурно, я в этом уверена!
– Галатея, чего тебе бояться?
– Я не знаю... но... Я подумаю... А теперь уходи, Филемон уже близко.
– Ты придешь?
– Может быть.
– Прощай же, милая Галатея. Прощай! До вечера!
Он прильнул к губам девушки и исчез за деревьями.
В следующую минуту позолоченный нос лодки раздвинул кусты, и Филемон, опираясь на весла, подозрительно осматривал луг Анемонов.
Арман, взволнованный не менее Галатеи, бежал через кустарник не разбирая дороги, и вовсе не думал о том, к чему могла привести страсть, сопротивляться которой было столько причин. Он не рассуждал о препятствиях, отделявших его от Галатеи, и всем сердцем верил, что легко преодолеет их. Сейчас лишь одна мысль занимала его – мысль, что он любим. Арман то и дело останавливался, чтобы сказать самому себе: «Я любим Галатеей»; деревья казались ему зеленее, небо чище, воды прозрачнее, цветы душистее, чем прежде. Эта роскошная природа торжествовала вместе с ним, это про его любовь шептали ручьи, про нее пели птицы в рощах, шелестел теплый, полуденный ветерок в цветущих акациях.
Наконец Арман достиг конца долины. Здесь не было заботливо подстриженных кустов, тропинок,
