обманом вошли в их среду. Строгость Метелиуса привлекла ему симпатии и его политическое положение возросло, когда узнали о его обращении с обеими женщинами. Все сожалели, что поверили сплетням, распускавшимся про него Юлией и Цесилией и, чтобы заставить его забыть это, сами советовали почаще и построже приказывать сечь обеих женщин.
Римлянин, как мы уже видели, вовсе не нуждался в таких поощрениях. Он всегда от души смеялся, слушая рассказы Калисты о жестоких и. продолжительных наказаниях розгами, которым она подвергает этих несчастных женщин. Не говоря уже о том, что чрезвычайно часто приказывал жестоко сечь Юлию и Цесилию в своем присутствии. В последнее время он велел наказывать их особой длинной плетью. Наказания такой плетью боялись самые отчаянные мужчины. В первый раз, когда несчастные узнали, что их ожидает такое наказание, обе стали безумно кричать и умолять Метелиуса… Они имели понятие о той боли, которую приходится испытывать при обыкновенных наказаниях розгами или ременной плетью, даже очень строгой, но они знали, что страдания от длинной плети в несколько раз мучительнее.
Этот инструмент употреблялся для наказания азиатскими царьками и римские чиновники заимствовали его от них. Длинная плеть была изобретена специально для наказания рабов за более важные проступки. Она состояла из толстой рукоятки с одним хвостом, длиною в шесть или семь футов, из склеенных полос коровьей кожи так, чтобы получилась лента толщиною в палец. Предварительно такая лента делалась очень мягкой, благодаря этому она, при ударе, плотно прилегала к коже и ее чрезвычайная гибкость даже препятствовала поранению тела при наказании. Длинная плеть причиняла наказываемой женщине невероятные страдания, благодаря своей длине и толщине. Хвост охватывал все тело и после удара получалось впечатление, как от ужасного и продолжительного ожога; испытываемая боль была несравненно сильнее, чем от удара обыкновенной плетью. После нескольких ударов такою плетью, тело наказываемой становилось столь чувствительным, что прикосновение к коже пальцем вызывало страшную боль. Несмотря на это, если экзекуторы были опытные, то кровь не появлялась даже после очень значительного числа ударов, хотя наказываемая испытывала адские мучения.
Обеим женщинам не удалось упросить Метелиуса избавить их от подобного жестокого истязания. Напротив, он, по совету Калисты, согласился усилить и без того страшно жестокое истязание обжиганием кожи, перед наказанием длинной плетью и поркой на деревянной кобыле веревочной плетью погонщиков.
Для наказания длинной плетью обеих женщин совершенно раздели и в стоячем положении, со связанными и поднятыми вверх руками привязали к веревке, спускавшейся с потолка, а ноги их были также связаны и притянуты к полу. Таким образом тело было доступно для плети со всех сторон, и от пяток до шеи не было места, по которому палач не мог бы сечь.
Но перед этим их подвергли прижиганию раскаленным железом. По очереди к обеим женщинам подходит Калиста и, взяв раскаленный железный прут, начинает им водить по коже, начиная с грудей. Потом негры поворачивают женщин, и она водит таким же прутом по ягодицам, которые спазматически сжимаются и открываются от прикосновения прута. Калиста постоянно меняет пруты, чтобы они были хорошо накалены, водит она по телу слегка, кожа, остается не тронутой, обжигается только наружная поверхность. Но дикие крики и конвульсивные движения несчастных женщин лучше всего говорят, какие нестерпимые мучения им приходится испытывать…
Наконец, прижигание кончено и, по знаку Метелиуса, обеих женщин начинают негры сечь длинной плетью. Боль так сильна, что захватывает дух у наказываемых и секунду они молчат и затем испускают дикий, нечеловеческий крик, одновременно тела их начинают корчиться в конвульсиях.
Крики утихают, как только плеть отнимается от тела, чтобы с новым ударом раздаться еще сильнее. Истязуемые женщины отчаянно бьются, как бы желая избавиться от объятий плети. Они кричат с безумными глазами и пеной во рту.
Цесилия откинулась назад и издает жалобные, дикие вопли. Страдание вдвое сильнее от того, что плеть ложится по обожженным местам.
Метелиус с горящими глазами следит за истязанием. Наконец, по его приказанию, обеих женщин отвязывают и дают несколько минут отдохнуть. Несчастные, все исполосованные рубцами, катаются по полу от боли. В это время негры приносят две деревянные кобылы. По знаку обеих женщин привязывают на кобылах и по только что иссеченному телу начинают сечь веревочной плетью погонщиков. Женщины кричат от страшной боли… Еще несколько ударов и кровь польется, но господин желает сохранить их для новых истязаний и приказывает прекратить наказание и отнести женщин в их комнату.
Мы не будем перечислять всех последующих истязаний, которым Метелиус подвергал обеих женщин. Его звезда на политическом небосклоне блестела все ярче и ярче. Он был выбран на очень важную должность. В восторге от своей победы, он подверг Юлию и Цесилию ужасному наказанию плетьми, – причем в этот раз разрешил сечь до крови. Калиста же добилась права наказывать их не только розгами, но и плетью.
Глава V Исторические сведения о наказании женщин
Трудно теперь воссоздать в воображении облик Парижа в средние века. Со своими домиками, похожими скорее на голубятни, маленькими лавчонками в подвалах, железными барьерами на улицах, отделявшими школьный квартал, готическими окнами Парижского собора Богоматери и набережными Сены, почти ежедневно заливаемыми водой, Париж представлял любопытное зрелище.
В грязных переулочках, которые были, однако, главными артериями города, с самого раннего утра и до поздней ночи постоянно толпилась масса праздношатающихся. Это была забавная, веселая, шумная, настоящая французская толпа.
Ежеминутно сцены менялись. Вот подьячие столпились около клиента, и каждый старается затащить его к себе под смех окружающих их зубоскалов. Далее из-под ворот одного дома выскочил толстяк и с палкой в руках гоняется за стаей удирающих от него школьников.
Наемные солдаты, от которых на целую версту несет водкой, строят куры служанкам со здоровенными ручищами…
Это – Париж в царствование доброго короля Франсуа Первого.
Праздношатающиеся ищут даровых зрелищ, в которых нет недостатка.
В то время частенько можно было видеть уличных мальчишек, бегущих к уличному перекрестку, за ними мчались сломя голову мужчины и женщины, толкая друг друга, награждая бранью; все спешили, теснились, поднимались на цыпочки, чтобы лучше видеть.
Вдали одной из улиц слышался шум, мало-помалу приближавшийся. Достигнув маленькой площади, мальчишки разражались громким хохотом. Все они жестикулировали, кричали, свистали.
За этими нарушителями тишины и спокойствия показывался осел, меланхолически тащивший деревянную тележку.
Осла вел под уздцы один из помощников парижского палача; отряд городовых окружал экипаж и старался оттеснить от него наседавшую толпу.
Со всех сторон из толпы неслись смех, крики, свист…
– У, у, у!
Осел подвигался медленно, тележка качалась во все стороны. Наконец все могли видеть интересовавший предмет.
Это была совсем еще молодая женщина со связанными руками, привязанная к тележке.
Одетая в рубашку, из которой выглядывали ее груди, и скверную юбку, с распущенными волосами, вся задыхающаяся, она безумными глазами смотрела на толпу, подобно бедному загнанному зверьку.
Наконец кортеж останавливался среди маленькой площади, и судебный пристав деревянным голосом прочитывал, что «женщина, признанная виновной в нарушении полицейского запрещения проституткам входить в школьный квартал, была по указу короля приговорена к публичному наказанию розгами на всех площадях того квартала, где она проживала».
