ресторана.
Лютый остался один. С разбитым сердцем и супом. И надо бы бежать за ней, но денег жалко. Потому Лютый доел суп и уже не столь опечаленный отправился домой…
Вечером следующего дня Клава, совершая вечерний променад по набережной, увидела, что лодка Лютого пустует.
— А где Лютый? Почему не в море? — спросила Клава у местного рыбака.
— Помер ночью. Отравился супом…
Талант
Актриса Юлиана Вишневецкая, урождённая Булкина, окончив театральное училище, по распределению попала в уездный театр имени Ивана Кочерги. И, не откладывая блестящую карьеру в долгий ящик, решила переспать с режиссёром.
Режиссёр театра, семидесятилетний властелин муз Аркадий Самуилович Разглядайко, инициативу поддержал и пригласил актрису в номера.
Закутавшись в простыню, Вишневецкая восторженно декламировала монолог Эсмеральды, а Разглядайко не менее восторженно ласкал взором её пышные формы. И, наконец, смятённый чувством, будто Клод Фролло, он кинулся на неё и заключил в свои старческие объятия.
Вишневецкая стонала, как могла. Её сладострастные стоны приводили режиссёра в столь неописуемый восторг, что от чудовищного напряжения он едва не схватил на актрисе инфаркт. После Аркадий Самуилович сказал:
— Да, милочка, у вас определённо талант. Если вы так же сыграете Дездемону, как имитируете оргазм, то вам будут рукоплескать стоя!
Так Вишневецкая получила свою первую профессиональную роль.
К дебюту она подошла со всей ответственностью, и помимо прочего репетировала персонально с режиссёром Разглядайко. Во время одной из репетиций режиссёр скончался от инфаркта. Дебютный спектакль отменили, и убитая горем Вишневецкая рыдала на похоронах режиссёра так горько, что заслужила сначала подозрение, а после сочувствие его жены.
Спустя неделю на место Аркадия Самуиловича из Москвы, по распределению, прибыл новый режиссёр Антуан Бубенчиков. Вишневецкая тут же предложила ему свою кандидатуру. Но Антуан привёз из Москвы не только чемодан с вещами, но и нравы, а потому предпочитал женщинам застенчивых юношей. После первой же репетиции он вынес Вишневецкой свой вердикт:
— Извините, милочка, но вы бездарность!
Оскорблённая Вишневецкая со скандалом покинула театр имени Ивана Кочерги. Покинула, чтобы услышать фразу Бубенчикова ещё двадцать шесть раз в театрах и киностудиях нашей необъятной родины.
И лишь спустя годы талант Вишневецкой получил признание. Ей дали приз в номинации «Лучший актёрский дебют» за фильм «Блядовое побоище 3».
Ремень
Когда Симдянкина бросила третья жена, ситуация стала классической: его уволили с работы, он ушёл в запой и в итоге решил повеситься. Но в пустой квартире, где было пропито всё, не нашлось верёвки. К счастью, чудом отыскался ремень, купленный тридцать лет назад в ГУМе.
Симдянкин принялся приделывать его к потолку.
Внутренняя сторона ремня стёрлась до цвета ржавчины. Кожа сморщилась. Но, в целом, ремень неплохо сохранился. Так добротно он был сделан.
Между фабричными отверстиями зияли уродливые дырки, которые Симдянкин проделывал сам, когда толстел или, наоборот, худел. Он даже помнил, как сделал некоторые из них. Эту, в форме расплющенного эллипса, он, исхудав на нервной почве, проковырял шилом после первого развода. Другую, звездообразную, когда располнел, вернувшись из больницы, где пролежал полгода с гангреной ноги.
Прошлое захлестнуло Симдянкина. Самодельные дырки казались вехами его жизни. Он сам был как этот ремень: сморщенный, старый, истёртый до нутра, но добротно сделанный. Такой ремень выдержит всё: баб, безработицу, предательство, пьянство. Не выдержит он только одного — сдачи в утиль за ненадобностью. Потому что финальная дырка ещё не поставлена.
Симдянкин вставил ремень в единственные штаны и пошел в магазин за продуктами. В первый раз за последние шесть дней он собирался нормально поесть.
Сожрали
Любимое блюдо женщин — мужчины. Они могут лакомиться ими вечно, с утра до вечера, кусок за куском. В народе говорят: «Жрёт мужика…»
Зайцев знал это на собственном опыте. Из десяти лет семейной жизни ровно половину он провёл в рейсах. Другая половина была сущим кошмаром. Вот и сейчас, будучи в Новой Зеландии, он не хотел возвращаться домой.
И тут ему на глаза попалась газета с заголовком «Спасём племя маори!». Людей в племени осталось немного, в основном, женщины. И правительство, мотивируя деньгами, решило привлечь мужской генофонд. А как ещё женить на бывших каннибалах?
Зайцев откликнулся на призыв. Его женили, дали вид на жительство и денежное пособие. За родившегося ребёнка озолотили дополнительно. Зайцев сидел дома и сутками смотрел Discovery. И от такой беззаботной жизни ушёл в запой.
На вторую неделю пьянства привиделось Зайцеву, что жена-маори хочет его съесть. Он гнал прочь эту фобию, но не выдержал, когда увидел, как его суженая полирует человеческие черепа. Боясь быть съеденным, Зайцев сбежал на родину.
Попросился к прежней жене. Та поворчала, но пустила, не забыв напомнить Зайцеву о его гнусном предательстве. Не забыла она напомнить об этом и завтра, и послезавтра, и ещё много-много раз…
От её постоянных упрёков и обвинений Зайцев стал увядать, слёг в неизвестной врачам лихорадке и на Пасху помер, прошептав напоследок:
— Сожрали-таки, падлы…
Лай
Звонко лает Петух. Я просыпаюсь. Петух — это соседский кобель. Так его прозвали, потому что он будит весь район каждое утро. Если он подал голос, значит, к нему пришёл Рекс, взлохмаченный пёс с торчащими, как два локатора, ушами. Они любят побеседовать утром.
Идя на работу, я встречаю Чарли. Чарли не лает — он являет миру себя.
— Здравствуй, — вальяжничает Чарли, разевая алую пасть.
Его приветствие — сигнал для других. За мной бросаются три шавки. Они будят округу, и та наполняется лаем. Взвизгивает, кружась на цепи, пятнистая дворняга. Чмыркает, будто больной туберкулёзом, грустный сенбернар. Что они лают моим преследователям? Советуют оставить в покое? Или наоборот — перегрызть мне горло?
