Она мямлит:
— Я только психолог, не специалист по крови, поэтому не уверена в том, что скажу, но думаю, дело в ваших Т-лимфоцитах: они сильно видоизменены. Вполне возможно, что вирус иммунодефицита человека не может развиваться в них.
У входа в метро стоит женщина, закутанная в монашескую рясу. На лотке перед ней разложены книги. Она смотрит на меня своими огромными карими глазами. Долго смотрит, и я сам не могу оторвать взгляда. Интересно, но рано или поздно все правоверные женщины лицом начинают походить на Богоматерь с икон, особенно глазами.
Я достаю деньги и протягиваю ей. Она улыбается и даёт мне книгу. Всё это происходит без слов, по одному лишь наитию.
Прижавшись к дверям вагона, я открываю купленную у монахини книгу.
…однажды священник, выгнав беса из девочки, повелел тому показаться. Тогда явился ужасный чёрный пёс с горящими глазами и вспененной пастью.
Священник спросил:
— Кто дал тебе власть над смертными?
— Мы не властны над теми, кто живёт по Божьим законам, — отвечал бес, — ибо власть наша, данная Отцом Лжи, только над теми, кто законы эти презрел…
…и молвил Екклесиаст, «не предавайся греху и не будь безумен, ибо зачем тебе умирать не в своё время?»…
Школьный роман
Я возвращаюсь сюда. Снова и снова. В шелушащиеся известковой перхотью стены, узкие ряды кособоких парт и выцветавшие плакаты по анатомии. Возвращаюсь к нему.
Вот он. На задней парте. Скалит физиономию. Красивую, наглую физиономию.
Если бы мне сказали, что всё будет именно так, то я бросила бы пединститут. Лишь бы не краснеть под взглядом его тёмных, миндальных глаз.
Марат Хамин. Мой мучитель и властелин. Ему 15, мне 26.
Не знаю, кто он по национальности. Видимо, кавказец. В нём чувствуется темперамент. Пройдёт ещё лет пять, и все женщины будут у его ног. Взрослые, эффектные женщины, а пока он довольствуется одноклассницами. И мной.
Я встаю из-за стола. Поправляю свою серую хлопковую юбку — Господи, сколько же ей лет? — и неуверенно выхожу в центр класса. Он пристально смотрит на меня.
— На прошлом занятии мы изучили мочеполовую систему человека. — Это мои слова, и мне придётся повторять их всю жизнь. — Вы прочли сорок седьмой параграф?
Класс молчит — пустые, равнодушные глаза. Ненавижу их! Блядоватых девочек в откровенных мини- юбках и колготках в сеточку, с длинными алыми ногтями и огромными загнутыми ресницами. Напомаженных мальчиков в расстёгнутых рубашках и лаковых туфлях, с пухом на лице и презервативами в кошельках.
— Желающие пойти к доске? — спрашиваю я.
Ни одной руки. Натыкаюсь на пронзительный, желчный взгляд. Мямлю:
— К доске пойдёт Хамин.
Он поднимается из-за парты. Высокий, стройный, черноволосый. Медленно идёт к доске. Представляю, как под его стальными брюками перекатываются упругие ягодицы. Чувствую, как между моих ног выделяется тёплая влага.
— Ну? — его вопрос грохочет у меня в голове.
— Расскажи… про… половую систему.
— Чью?
«Про свою, — думаю я. — Расскажи, как устроен твой пенис. Расскажи, а лучше покажи».
— Женщины.
— Про вашу?
Я вспыхиваю румянцем, словно сигнальная ракета, и, будто в лихорадке, бормочу:
— Хамин, что ты себе позволяешь?
— А вы что? Не женщина?
— Хамин, я тебя… прошу… расскажи…
Мои ноги становятся ватными. Я пячусь назад и падаю. Удачно — на стул. Бешеная пульсация в висках.
— Хамин, хочешь двойку в семестре?
— Не очень.
— Тогда рассказывай. Ну?! — Я начинаю за него. — Наружные половые губы…
Он подходит ко мне вплотную. Кто-то улюлюкает на задних партах. Нет сил, чтобы сделать им замечание. Он с расстановкой произносит:
— Большие половые губы… — замолкает.
— И?
— Две складки…
— …покрытые волосами…
— Не у всех.
— Что не у всех?
— Некоторые бреют. Вы бреете? — он смотрит мне прямо в глаза.
Я слышу, как взрывом хохота сотрясается класс. Десятки глаз фокусируются на мне. Ждут, испытывают. Я встаю и шепчу ему на ухо:
— Ты за кого меня принимаешь, Хамин? На отчисление захотел?
Он лишь пожимает плечами. Я прекрасно знаю, что никакого отчисления не будет. Его отец — крупный бизнесмен, меценат нашей школы. Дрожащим голосом я говорю:
— Дальше, Хамин.
— Губы покрывают клитор, — он приближается к моему уху. — Самый чувствительный орган женщины.
Если сейчас он дотронется до меня, я испытаю оргазм. И всё станет неважно.
— За губами вход во влагалище. Он может быть закрыт девственной плеврой. Вы целка? — смех в классе.
— Что?! Что ты позволяешь себе, Хамин?
Я вспоминаю, как лишилась девственности. На третьем курсе пединститута, в общаге. Мне что-то подсыпали в сок. Какой-то порошок. После него не можешь контролировать себя — бросаешься на всех, на всё, что может удовлетворить похоть. Неужели это была я?
— К вашим внутренним половым органам, — продолжает он, — относятся матка, яичники, которые сперматозоидами оплодотворяет самец.
Сколько же у меня не было секса? Полгода? Год? Нет, кажется, что-то было месяца два назад. С этим аспирантом из аграрного института. Но разве
— Вы сглатываете? — его вопрос выводит меня из ступора.
— Хамин, завтра с родителями к директору. Вылетишь вон из школы!
— Это ты вылетишь вон, сучка!
Рубикон перейдён. Класс слышал, что он сказал. Если я проглочу, сглотну, обиду, то никогда больше не смогу совладать ни с ними, ни с кем бы то ни было ещё. Я навсегда останусь здесь, в шелушащихся стенах и смрадных коридорах. Останусь наедине с его наглыми миндальными глазами. Так и буду всю жизнь
