Лейтенант Ярцев
Вторую группу катеров с десантниками вел лоцман Оскар Арчер. На этот раз переброска в Петсамо-воуно шла на «морских охотниках». Двухсотдесятимиллиметровая батарея, которая своим басом задавала раньше тон всей артиллерии Лиинахамари, теперь молчала, а другие батареи отстреливались вяло, словно сознавались в своей беспомощности…
Радиограмма гаванского коменданта Френка о взятии матросами Лиинахамари была перехвачена радистами еще на подходах к Петсамо-воуно. Узнав о ее содержании, десантники второго броска даже огорчились: «Ну вот, елки зеленые, первый эшелон и нам ничего не оставил!»
Варенька стояла на палубе, держась рукой за холодный поручень. Фельдшерская сумка оттягивала плечо. Глубокая зимняя шапка, только вчера полученная на базе, наползала ей на глаза, и она все время поправляла ее рукой. Вглядываясь в темные скалистые берега, откуда изредка трещали немецкие шмайсеры, она с нетерпением ожидала, когда покажется за поворотом выступ мыса Крестового.
Командир «морского охотника», на борту которого она шла в Лиинахамари, беседовал с Оскаром Арчером по-английски. Варенька, услышав, что офицер упомянул про миноносцы, хотела спросить о «Летучем» (ведь она не виделась с Артемом уже целую вечность!), но постеснялась, а Оскар Арчер, хлопнув рукавицами, громко объявил:
– Кап Хрестофый!..
Командир «охотника» перегнулся через поручни мостика:
– Вы готовы?
– Я?.. Да, готова…
Минуя белые загривки волн, взлохмаченных на отмелях, катер развернулся в сторону берега. Мыс Крестовый лежал впереди, словно обугленный огнем до черноты, настороженно притихший. Если бы с ним не было связано столько слухов о матросах, которые удерживали его двое суток, вполне возможно, что он и не казался бы таким отпугивающе-таинственным.
– Бо-о-оцман, – нараспев раздалось с мостика, – готовить сходню!
Моторы отрычали во тьму положенное число оборотов и затихли. Тишина еще больше усилилась, а шум перестрелки за озером Пуроярви выделился явственно и отчетливо. Катер уже качался возле обрывистой пахты, заросшей редкими кустарниками. Матросы мигом поставили сходню и, как показалось Вареньке, проводили ее сочувственными взглядами. Пригнувшись и раскинув для равновесия руки, она пробежала по узкой, наподобие гимнастической трапеции сходне и, спрыгнув на берег, крикнула:
– Можете отходить!..
Она посмотрела, как, взревев моторами, «охотник» ушел в сторону Лиинахамари, потом отправилась в путь. Повсюду лежали мертвые. Смерть разбросала их по всему берегу. Здесь было место, где немцы пытались высадить свой второй десант. Варенька запуталась в зарослях колючей проволоки, долго отдирала свою шинель от острых ржавых шипов. Шальной снаряд, непонятно зачем выпущенный немцами по Крестовому, разорвался невдалеке.
Чей-то слабый стон послышался Вареньке, когда она поднималась с земли. Может быть, егерь, а может, и наш. Она побрела во тьму, часто спотыкаясь об острые выступы камней, исковерканных бомбами и снарядами.
– Эй, кто здесь?! – крикнула и не узнала своего голоса.
Тьма долго молчала. Видно, раненый не ожидал услышать в ответ человеческий голос. И тем более женский: ведь это был мыс Крестовый, а не что иное. Наконец послышался ответ:
– Товарищ… помо-о-оги!
Варенька с трудом отыскала матроса. Он лежал на животе, неловко подвернув ноги и не выпуская из рук автомата.
– Что же это тебя одного здесь оставили?
– Меня не оставили бы, – сказал матрос, сдерживая стон, – темно было… потом отступили… О-ох!
– Ну, вставай… держись за меня. Идти сможешь?
– Смогу, сестрица. – В темноте матрос не разобрал, что перед ним лейтенант, а Вареньке было сейчас не до субординации.
Она беспокоилась о другом:
– Ты дорогу найдешь? Где ваши?..
Кое-как, часто останавливаясь и припоминая события этой ночи, матрос вспоминал дорогу:
– Идем-то верно… Вот отсюда, кажется, в меня егерь выстрелил. Да вон и он сам лежит, видишь?.. Значит, идем правильно…
Так они дошли до главного каземата немецкой стопятидесятимиллиметровой батареи. Окликнувший их Алеша Найденов был радостно изумлен, увидев сразу и матроса, которого уже считали убитым, и доктора.
– Товарищ лейтенант, никак вы?
– Я, милый, я!.. Помоги-ка мне спуститься!.. Держи своего товарища, вот так…
Долго спускались по узким бетонным ступеням, хватаясь руками за стены, покрытые плесенью; раненый матрос, повиснув на шее Китежевой и Найденова, уже не стеснялся охать, жаловался:
– Лечь бы только… Болит, зараза!
– Терпи, терпи. Сейчас катера из Лиинахамари вернутся, в Мурманск пойдем на всех оборотах…
Ударило в глаза светом, и Варенька даже отшатнулась. В мрачном низком отсеке, придавленном сверху запотевшим потолком с рельсами подвесных элеваторов, стояли в ровной шеренге около сотни гитлеровских солдат. На правом фланге замер, вытянувшись в струнку, сам обер-лейтенант фон Эйрих; по его бархатному воротнику ползла упавшая с потолка мокрица, но он не замечал этого, боялся пошевелиться: он был пленный – его батарея капитулировала.
Ярцев подошел к Вареньке, подал ей руку:
– Очень рад, что вас прислали. Среди этих, – он кивнул на пленных, – раненых нет: они сложили оружие, как дети складывают игрушки, когда их посылают спать… А вот среди нас… – И, резко оборвав, он крикнул Найденову: – Проводи доктора!
Провожаемая взглядами пленных, в которых сквозило не то восхищение, не то удивление перед первой женщиной за эти годы, увиденной ими на мысе Крестовом, Варенька шагнула в соседний каземат, расстегнула свою сумку.
Здесь было душно, пахло кровью, сыростью, лампочки плавали в каком-то дыму. На каменных плитах метались раненые, в углу спокойно лежали мертвые.
И первый, к кому она подошла, сказал:
– Вот тут: в боку, потом слева и в голову… Ответь – я буду жить?..
Временным комендантом гавани Лиинахамари был назначен лейтенант Самаров. Немецкий гарнизон, отступавший к озеру Пуроярви, получив из Петсамо подкрепление, продолжал обороняться, но дорога на Трифонов ручей уже была перерезана нашими бойцами. Самаров, прислушиваясь к далекой перестрелке, занимался сейчас тем, что посылал саперов разминировать причалы, тушить пожары, расставлял часовых.
Лиинахамари постепенно становился нашим городом: по улицам уже расхаживали патрули, раскинулся медсанбат, на столе нового коменданта деловито названивал телефон.
Самаров решил сразу же переправить в Кольский залив защитников ключа от Печенги – матросов с мыса Крестового, и, прежде чем уйти, они стали хоронить убитых. Могил не рыли. Павшим закрывали глаза, складывали на груди руки и опускали в глубокие воронки от снарядов. Если успели прийти письма на их имя, то и письма клали в могилу, быстро засыпая ее землей, камнями, осколками металла и бетона. Речей никаких не говорили, клятв не давали. Только сухо рванул ночной воздух слаженный залп из винтовок. Но за этой военной обыденностью чувствовалось нечто большее. Такое, о чем не скажешь словами. Может быть, потому и молчали матросы, навсегда покидая мыс Крестовый…
Они ушли в Мурманск, и остался только один лейтенант Ярцев; его пошатывало от усталости, он давно не спал и забыл, когда ел в последний раз. Переправившись через залив, он сразу пошел в сторону Парккина-отеля. «Перекушу сейчас, – думал он, – и спать…»
В темной разгромленной гостинице, светя перед собой фонариком и перешагивая через трупы, он добрался до буфета, отыскал хлеб и полголовки копченого сыра. Воды не нашел и спустился в подвал.
