И генерал Рандулич поднял над головой крепкий массивный кулак с двумя сверкнувшими перстнями. Аудиенция закончилась, и оберст, четко ставя по ковру ноги, вышел за дверь.
Придя в свой номер Парккина-отеля, инструктор принял холодную ванну, которая помогала ему спать в сутки не более пяти часов, и, чувствуя сильный голод, сразу же спустился в бар. Было то предвечернее время, когда можно поужинать в спокойном одиночестве, не впутываться ни в какую попойку и лениво наблюдать, как фрау Зильберт уютно плавает между столиками.
Но сегодня оберст, несмотря на ранний час, уже застал здесь Ганса Вальтера Швигера и командира батарей мыса Крестового обер-лейтенанта фон Эйриха. Этот напомаженный, как «девочка радости», глупый спекулянт-артиллерист никогда не нравился фон Герделеру, и он направился к их столику только ради корветтен-капитана, знакомством с которым всегда дорожил.
Фрау Зильберт, дорожившая, в свою очередь, знакомством с фон Герделером, сама подошла к нему, еще издали улыбаясь всем троим и Швигеру отдельно.
– Как всегда, – ответил фон Герделер на ее вопрос, и ему тут же, «как всегда», подали громадный, сочащийся кровью ростбиф с крепким шведским пивом. – Я вам не помешаю? – осведомился он, заталкивая за ворот мундира хрустящую салфетку.
– Пожалуйста, – прогудел Швигер и, словно отталкивая от себя фон Эйриха, сердито рявкнул: – Пятьсот! Шведскими!..
– Четыреста. Половина – финскими, – отпарировал артиллерист, и оберст понял, что у них идет торг; Герделер, тоже покупавший меха, знал, что пятьсот марок стоит простой песец.
«А шведские кроны в цене, – машинально сообразил он, энергично разжевывая мясо, и решил: – Надо и мне поприжать валюту. Старые связи по рудникам Элливаре еще не потеряны, в случае чего отсижусь где- нибудь на зимней даче…»
– А куда мне финские! – заворчал Швигер, поправляя черную повязку, закрывающую глаз. – Суоми вот-вот слопают большевики, а вы мне – финские! Ха-ха!..
«А Швеция нейтральна, – мысленно досказал инструктор и тут же придумал конец жизненной повести корветтен-капитана: – Наступит мир, ты заведешь свою субмарину в тупик какого-нибудь фиорда, рванешь ее взрывчаткой, чтобы никому, и, таясь, как вор, перебежишь к шведам. Жить тихо тебе не даст твое прошлое, и ты бросишься, наверно, во всякие авантюры. А может, в пьяной драке тебе просто проломят бутылкой череп…»
– Ради уважения к вашим заслугам, – вздохнул наконец обер-лейтенант, доставая пухлый бумажник.
– За песцом зайдете к фрау Зильберт, – ответил Швигер, подливая себе коньяку.
Услышав щелканье новеньких шведских ассигнаций, инструктор вежливо отвернулся и спросил подводника, когда тот уже прятал выручку в карман:
– Ваша субмарина по-прежнему в Биггевалле? Я слышал…
– Да, – недовольно отозвался Швигер, присматриваясь к тому, как бар наполняется офицерами. – Русские сумели разбить батопорт, через пробоины залило отсеки. Электроизоляция сильно отсырела, получилась большая утечка тока в корпус. Через две недели, думаю, снова в море…
Он велел принести вина, заставил выпить фон Герделера и, отпугнув артиллериста колючим взглядом, стал демонстративно разговаривать с одним оберстом.
Швигера интересовало положение Лапландской армии, он сомневался в возможности обеспечить сохранность немецких коммуникаций на океане, открыто жалел, что не попал на средиземноморский театр, где теплее и спокойнее. От его густого с хрипотцой баса веяло уверенностью, и он не боялся высказывать свои мнения о событиях; корветтен-капитан говорил кратко и грубо, но за его словами чувствовалось, что, даже оставаясь недоволен многим, он свято выполнит все, что ему прикажут, и… «Нет, – думал про него инструктор, – тебя, пожалуй, не бутылкой убьют, и до Швеции ты не доживешь…»
В дверях бара возникла какая-то сумятица, над столиками пронесся гул взбудораженных голосов, из которого выбивались отдельные выкрики:
– …Не может быть!..
– …А разве Рюти?..
– …Финский маршал – вот!..
И комендант Лиинахамари капитан Френк, выступив на середину, словно закованный в шинель, которая тяжело облегала его плечи, мрачно возвестил:
– Господа офицеры, сейчас из Хельсинки получено официальное известие. Известие об отставке финского президента Рюти. На его пост назначен маршал Маннергейм, который ставит под сомнение законность последнего немецко-финского договора!
Попадали стулья, кто-то глухо простонал, точно от боли, жалобно звякнула разбитая рюмка, и фон Герделер, неожиданно потеряв самообладание, бешено крикнул:
– Это провокация!.. Не может быть! Ложь!
Тогда в наступившей тишине насмешливо прозвучал чей-то властный и до неприятного знакомый голос:
– А-а, господин военный советник!.. Вас, кажется, можно поздравить с повышением?.. Только это не ложь. И могу заверить вас, что все сказанное – правда!
Фон Герделер повертел головой, отыскивая говорившего, и когда встретился с ним глазами, колени его вдруг заломило от гнусной дрожи. В дверях стоял полковник Юсси Пеккала, стоял и улыбался.
А рядом с ним – та самая, которая варила морошку. Как зовут эту госпожу? Ах, черт возьми, память стала!.. Кажется, Кайса? Да, Кайса… и – Суттинен-Хууванха…
Так, именно так зовут эту, которая тоже улыбается.
Фрау Зильберт поняла, что она, как владелица отеля, может много выиграть на неприязни офицеров к финнам, и, первой нарушив тягостное молчание, попыталась усилить эту неприязнь.
– Господин полковник, – певуче сказала она, надвигаясь на щуплого Юсси Пеккала своей дородной фигурой, – в моем заведении так принято, чтобы офицеры приходили без подруг. Я – единственная, которой дозволено здесь присутствовать.
Офицеры поощряюще засмеялись, и – снова тишина.
– Так, – отрубил Пеккала, – значит, женщинам, говорите, нельзя… А женщинам-нацисткам здесь присутствовать можно? – И добавил по-фински: – Кайса, покажи им значок «Лотта Свярд», пусть отстанет эта толстая баба.
Кайса достала из плетеной сумочки какую-то бумагу.
– Полковнику – номер, – сказала она. – А сейчас – ужин.
– Но здесь я не вижу подписи коменданта гавани, – заметила фрау Зильберт. – И номеров свободных нет.
Майор Френк, услышав о себе, протиснулся вперед.
– Зато здесь, – сказал он, злобно дергая крутыми скулами, – подпись самого генерала Рандулича. А корветтен-капитану Швигеру место в Биггевалле, а не в Парккина-отеле, – можете передать его номер полковнику.
Хорошо поняв этот намек своего прежнего любовника, фрау Зильберт обиженно поджала губы.
– Вам… один номер или два? – ядовито спросила она.
И Кайса, которой было все равно – красивая она или дурная, смотрят на нее или не смотрят, – прямо так и ответила:
– Зачем два? Нам и одного хватит!
Юсси Пеккала, уже сидевший за столом, весело крикнул:
– Кайса, иди сюда! – и засмеялся.
Оскорбленная фрау Зильберт гордо уплыла за буфет, и атмосфера в баре немного разрядилась. Фон Герделер вдруг вспомнил, что ему ни разу не удалось унизить полковника Пеккала, а полковник унижал его постоянно, и громко сказал:
– Про эту финку в Вуоярви говорили, что она шлюха!
– Не люблю тощих, – признался Швигер, – у меня жена тощая.
Фон Эйрих небрежным жестом, но очень ловко вкинул в глазницу монокль, и Кайса сказала:
