под псевдонимом «Зорич» Действовал разведчик-диверсант Александр Святогоров
— Александр Пантелеймонович, давайте начнем наш разговор с банальнейшего вопроса — как все началось? Как вы стали профессиональным разведчиком?
— Все началось еще в довоенный период. После окончания техникума, в 1932 году, по распределению я попал в Запорожье на огнеупорный завод. Работал мастером, старшим мастером, начальником цеха. Я был здоровым, не ленился, еще проявил какое-то там рационализаторство и выбился в стахановцы. Меня приметили, приняли в партию.
Надо представлять ту эпоху. Атмосфера в стране жуткая, вокруг — сплошная «посадка»… С нашего завода «черный воронок» каждый день кого-то увозил — главного инженера, начальников цехов, рабочих… Я тоже «мандражил». Задавал себе вопрос и не находил ответа — за что и почему арестовывают?.. Мне повезло: как только я женился, сразу же выселился из общежития, а там ребята немного позже здорово залетели.
Тогда же Сталина превозносили просто немыслимо. На собраниях рабочих коллективов была такая практика: только скажет кто-нибудь в своем выступлении слово «Сталин» — вставай и пять минут аплодируй… Кто-то еще упомянет вождя — и снова десять минут оваций… Молодежь воспринимала это скептически. В общаге висел портрет Сталина. Один из молодых специалистов запустил в него комком хлеба. Уже к вечеру всех этих ребят арестовали. Если бы я там был, загремел бы тоже…
Вскоре меня начали вызывать в НКВД знакомиться. Потом предложили перейти к ним на работу. Это был уже конец 1939 года. Ежова посадили, НКВД возглавил Берия, и человек, меня вербовавший (кстати, это был Смешко, будущий ректор Киевского института иностранных языков), говорил мне буквально следующее: «Ты молодой, перспективный, а у нас, в органах, было много искажений, и мы хотим, чтобы такие как ты, молодые и умные ребята, помогли нам очиститься от негодных наших работников».
В общем, меня убедили, и я согласился. Мой приход на работу совпал с пересмотром сотен дел так называемых «врагов народа».
Помню, я беседовал с директором завода «Коммунар». Говорю: «Слушайте, как это вы сознались, что были шпионом?». Он рассказал мне следующее. Его забросили в камеру, где должен был сидеть только один заключенный, а там было человек тридцать. Негде было даже сесть. Они стояли спрессованные, как селедки в бочке… Не могли спать. На полу вонючая жижа, делали все под себя… И так их держали сутками. А потом следователь требовал: или подписывай все составленные мной протоколы, или назад, в камеру! И люди ломались, подписывали все что угодно…
Мы сутками напролет пересматривали дела арестованных, писали свои заключения. Очень многих освободили. А некоторые сотрудники НКВД, которые сфальсифицировали эти дела, сами были арестованы и впоследствии ликвидированы.
— Приходилось слышать, что НКВД работало по ночам.
— Не только НКВД — вся страна превратилась в полуночников. Это все шло от Сталина. Он ночами работал, а днем — спал. А если Сталин в Кремле, то и все министры тоже работают: а вдруг он позвонит или же вызовет к себе? Вполне естественно, что не спала и вся подчиненная братия…
В НКВД рабочий день был такой: с 10 до 17, потом с 17 до 20 перерыв (мы отсыпались), и с 20 до часу ночи снова работали. Это официально. А неофициально — до двух, до трех часов ночи. Иногда возвращались домой на рассвете.
— Вы где-то еще и учились?
— Да, работал и напряженно учился. Каждый день у нас были напряженные занятия. Нам преподавали основы оперативной работы. Учил языки. Нашими учителями были опытнейшие чекисты, бывшие разведчики.
— Где вас застала война и как реагировало на нее ваше управление?
— 18 августа немцы подходят к Запорожью. Мы, 150 чекистов, по приказу полковника Леонова, начальника нашего управления, занимаем оборону. Вокруг паника. Из города бегут почти все директора предприятий и ждут сообщения по радио — когда же немцы захватят Запорожье. А они не захватывают…
В нашу задачу входило — перед отступлением взорвать «Запорожсталь», алюминиевый завод, другие важнейшие стратегические объекты. Мы минировали, готовились к уничтожению. Помню, один из наших чекистов испугался, что уже во время наступления не успеет выполнить приказ, и дал команду взорвать алюминиевый завод. Взорвали. А немцы не пришли. И все эти полтора месяца, пока мы вместе с армией держали город, он не находил себе места, поседел от переживаний — боялся, что его расстреляют. Правда, его не расстреляли, но наказали. За эти полтора месяца некоторые предприятия удалось размонтировать и вывезти.
3-го октября, когда стало совершенно ясно, что город не удержать, Леонов отобрал десять человек, я был среди них, и поставил задачу: перед отступлением надо успеть взорвать телеграф, телефон и еще кое-какие объекты. И когда немцы уже входили в город, мы выполнили эту задачу и еще успели уничтожить наши документы и поджечь здание НКВД. И потом уже, поздно ночью, тропами выбирались из города. Мы были в гражданском и имели в своем распоряжении одну машину, какой-то «фордик»…
Полковник Леонов меня заметил и сделал своим адъютантам. Вскоре он стал начальником разведки Украины. И взял меня в управление разведки. Но в феврале 42-го Леонов погиб. А я, еще усиленно обучаясь сам, уже занимался подготовкой диверсантов для заброски в тыл фашистов.
— Когда вы участвовали в ликвидации военного коменданта Харькова генерала Георга фон Брауна — это было ваше первое серьезное дело?
— Да.
— Пожалуйста, расскажите об этом подробнее.
— Еще перед тем, как Харьков захватили немцы, мы создали там агентурную сеть. Мне было поручено через агентуру сообщать данные о том, что происходит в оккупированном городе, а также организовывать диверсии.
В особняке, где поселился фон Браун, заблаговременно было установлено два взрывных устройства. Причем одно из них — радиомина новейшего образца, разработанная легендарным минером Ильей Григорьевичем Стариновым, который и замаскировал их в особняке. Дом усиленно охранялся, а время торопило. Наконец — удача. Через своего человека, работающего у немцев, узнали, что у генерала собираются гости. И в тот момент, когда у коменданта Харькова собрался цвет немецкого офицерства, раздался огромнейшей силы взрыв. Под обломками дома погибло около двух десятков офицеров вермахта. Фашисты заметались в поиске. Но безуспешно…
— А когда вас направили в глубокий вражеский тыл?
— Вскоре после освобождения Киева меня в качестве руководителя диверсионно-разведывательной группы десантировали на территорию Польши, в Люблинское воеводство. Нужно было продолжить начатое
