Мичман быстро произвел расчеты, чтобы «перекидным» огнем – через сопки – накрыть японский десант на побережье. Но с вахты, следящей за морским горизонтом, ему тут же доложили о появлении четырех миноносцев.
– О, еще семь! – прогорланил сигнальщик.
Итого – одиннадцать. Архип Макаренко сказал:
– Одиннадцать на четыре наших ствола… Ничего, братва, на крейсере бывало в бою и похуже!
Японские миноносцы двигались в кильватер, покрывая огнем широкую площадь берега. Первые разрывы вражеских снарядов никого не удивили, как не устрашила матросов и первая кровь, – к этому они привыкли еще на корабле, а потому заботились о точной пристрелке. Пустые унитары, дымно воняя пироксилином, выскакивали из орудийных казенников, а «подавальщики» уже несли к пушкам свежие снаряды…
Мертвая чайка упала с высоты к ногам Максакова.
– Ребята, всем помнить – русский флот не сдается!
– Есть… попадание, – доложил Макаренко.
Один из миноносцев, волоча за собой хвост рыжего пламени, вышел из строя, а его напарники, боясь поражений, тоже отскочили в сторону моря. Полковник Арцишевский, вызвав батарею по телефону, передал Максакову свое последнее приказание.
– Выручайте, мичман! – кричал он в телефон. – На пристани Корсаковска появились японцы… разбейте пристань! Я уже не могу держаться и отхожу к Соловьевке, где и встретимся…
Мичман больше никогда не видел полковника, а задача его батареи усложнилась: надо отбиваться от миноносцев, надо прочесать шрапнелью лес возле Мереи, где укрылись десантники, а теперь надо бить и по пристани. Со стороны Корсаковска повалил дым, слышались взрывы – там что-то горело, что-то уже взрывалось. Максаков, не обращая внимания на осколки, вникал в расчеты стрельбы, как шахматист, играющий на трех досках сразу. Мимо него оттаскивали в сторону убитых матросов.
– Пропадаем, мать их всех! – донеслось от пушек.
– Все пропадем! – в ярости отвечал Максаков. – Но крейсер «Новик» еще никогда не сдавался… Огонь, братцы!
– Еще попадание, – крикнул ему Макаренко от прицела. – Смерть бывает один раз, а после нас не будет и нас. Огонь!..
В городе не осталось войск. Корсаковск казался вымершим. Все жители попрятались в подвалы, и только на окраине ревела, стонала, металась в молитвах наглухо запертая тюрьма, близ которой разрывались японские снаряды. Меж оконных решеток высовывались руки в кандалах; слышались вопли:
– Отворите же… не дайте погибнуть! Смилуйтесь…
Перед Зальца предстал следователь Зяблов:
– Арцишевский-то уже смылся! Пристань всю разнесло. Эти флотские как врезали фугасом – будто в копеечку.
Барон указал на парадный портрет Николая II:
– Не будем забывать своих обязанностей перед священной особой русского императора. Сразу же следуйте на квартиру торгового агента Баклунда, займите его составлением протокола, а я тем временем вышлю конвоиров для его арестования.
Тюрьма издавала железный гул: это кандальные, вырвавшись из ущелий камер, уже взламывали тюремные ворота. Отослав Зяблова, барон сам вышел к пристани, возле которой море колыхало на волнах обломки разбитых катеров, плавали гнилые сваи, вывороченные из грунта силою взрывов.
Навстречу ему из кустов вылез японский офицер.
– Передайте на свои корабли, – сказал барон Зальца, – что они не туда посылают снаряды. Батарея с крейсера «Новик» стреляет из Пороантомари… вот куда надо бить!
Зяблов застал Полынова дома. Анита торопливо кидала в баул свои нарядные платья. Полынов глянул на следователя и понял, что душа чиновника уже скована страхом.
– Вы сказали, что прибыли для составления протокола. Но я ведь не Микула Селянинович, не Змей Горыныч и даже не Соловей Разбойник, чтобы не испугаться вашего протокола. Одним этим ужасным словом вы превратили меня в жалкое ничтожество.
Ясно, что Полынов многословием выигрывал для себя время. Но от его непонятных слов, произносимых с милой улыбкой, в жалкое ничтожество превратился сам Зяблов:
– Вы мне тут зубов не заговаривайте! И не вздумайте сопротивляться. Сейчас за вами придут конвоиры…
Анита резко отодвинула табуретку, указав на лавку.
– Коли пришли, так сядьте, – велела она.
Полынов между тем уже отодвигал постель, чтобы достать спрятанную винтовку. Зяблов все время глядел в окно, озабоченный – выслал ли барон конвоиров на помощь?
– Вон бегут, – обрадовался он. – Наконец-то…
Полынов не успел достать оружие, услышав противный хряск: это Анита, зайдя сбоку от следователя, сокрушила его табуреткой по голове. Потом стала закрывать баул.
– Ты у меня становишься умницей, – похвалил ее Полынов.
Анита ответила ему поговоркой:
– С кем поведешься, от того и наберешься…
Полынов нащупал в кармане Зяблова документы, из-за пояса следователя он выдернул пятизарядный «лефоше»:
– Это тебе, моя волшебная Галатея! Бежим…
Японцев на улицах Корсаковска еще не было, а тюрьма грохотала так, словно старинная крепость, ворота которой сокрушают из катапульты рыцари, закованные в железо. Полынов показал Аните служебные документы, которые он достал из кармана зябловского вицмундира заодно с револьвером:
– На всякий случай запомни, кого мы отправили на тот свет: коллежский асессор Иван Никитич Зяблов.
– Туда ему и дорога, – отвечала Анита.
– А нам в дороге все пригодится, – сказал Полынов, пряча документы Зяблова, и тут на улице послышался цокот копыт. – Ого! Едет важное лицо… Не сам ли барон Зальца?
Из-за угла вывернулась коляска, впряженная в двух отличных лошадей, на облучке ее сидел кучер.
– Стой! – крикнул ему Полынов, подняв руку.
– Иди-ка ты… – донеслось с козел.
Анита мигом кинулась наперерез коляске и повисла на упряжи, заставив лошадей пригнуть головы до земли.
– Готово! – крикнула она. – Что дальше?
– Слезай, – велел Полынов кучеру.
– А ты знашь-понимашь, коляска-то чья?
– Слезай, – повторил Полынов.
– Коляска самого окружного начальника, барона За…
Полынов ударом кулака поверг кучера наземь.
– Садись! – позвал он Аниту, занимая место на козлах.
Лошади понесли, и Корсаковск скоро исчез из виду.
– Куда мы скачем? – спросила Анита.
– Сейчас на север… в Найбучи… к Быкову!
Сочный ветер, пахнущий лесной хвоей и солью близкого моря, бил им в лицо, он забросил за спину Аниты ее пышные волосы, отчего стали видны ее оттопыренные уши.
– Со мною ты ничего не бойся, – сказала она Полынову.
– С тобою я боюсь только за тебя…
5. Страницы гордости и позора
Возник отдаленный гул – это в обстрел побережья включилась башенная артиллерия броненосцев адмирала Катаоки, и взрывы, быстро перепахав землю Пороантомари, выбили из станков
