который, тоже впав в ошибку, принял «Генерала Кондратенко» за германский эсминец, посланный для промера фарватера. Летчик сбросил над русским кораблем холщовый мешок с кайзеровским флагом. В мешке оказалась фотокопия карты позиций Моонзунда, а на ней рукою летчика были сделаны пометки о путях русского отступления на Эзель.
Карта пошла гулять по рукам матросов и офицеров.
– Скажи на милость, – все, подлецы, знают!
– Орисар... Смотрите, куда они метят – прямо на Аренсбург и точно на Орисар. Неужели с ходу возьмут дамбу?
Орисарская дамба – отличный мост, по которому германская армия может сразу перейти с Эзеля на Моон, а с Моона легко ударить по флотской базе рейдов Куйваста... Нехороши дела! С плеса показался эсминец, резво идущий под брейдвымпелом. Издали было не угадать – чей вымпел полощется на его мачте.
– Наверное, Пилсудский катит нам в подмогу...
Но это выскочил на позицию сам начмин адмирал Старк, который еще издали горланил в мегафон трубяще:
– Удержите плес от прорыва немцев хотя бы часок!
«Кондратенко» подошел ближе к флагману.
– Удержим! – заверили Старка с шаткого мостика.
– Я иду на Куйваст для доклада Бахиреву... Слышишь меня, «Кондратенко»? На Куйваст, а потом в Рогокюль, и вышлю вам подмогу!
Из-за мыса Памерорт торчали массивные набалдашники башен «Кайзера» и «Эмдена», и когда они открывали огонь, то казалось, будто проснулись над морем давно вымершие ихтиозавры, слышится издалека чудовищное бурчание их адских желудков...
Матросы-кондратенковцы говорили о башнях с презрением:
– Кастрюльки поставили и фасонят! А нам плевать...
Семенчук и Купревич первыми встретили огонь... Стальные колпаки минных рогулек, укрывавшие внутри себя стеклянные пробирки взрывателей, оказались такого высокого качества, что минные рога насквозь прободали доски вагонов; при столкновении с паровозом мины разрушили своим весом перекладины вагонов, но колпаки не деформировались. Это чудо спасло корабли!
Но теперь вагоны с минами горели, подожженные рукой диверсанта... Пожар! На пристанях! Возле кораблей!
И никто не ушел!
Не ушла даже «Припять». Она не ушла, и краска на бортах минзага сгорела вся, пузырясь и вскипая, как кожа человека при смертельном ожоге. Не снялись в море и эсминцы, хотя близкое пламя рассыпало в прах их сигнальные снасти фалов...
Человек не знает пределов мужеству, на какое он способен!
В пламя кинулись два офицера: с «Победителя» – Виктор Штернберг и с «Грома» – Володя Севастьянов (молодежь!). Когда корабельные помпы стали подавать воду на берег, то пар над составом с минами поднялся до неба. Казалось, мины не выдержат сначала огня, а потом резкой стужи моря, и сейчас в одном бурном возмущении они вознесут к облакам все пристани Рогокюля, все цеха, все дома в городе, все корабли базы, все людские команды...
Матросы забивали пламя чем могли: мокрыми бушлатами, одеялами с коек, фланелевками, иные даже брюки сняли с себя и хлестали клешами по огню, который облизывал многие тонны раскаленного тринитротолуола. И пожар медленно отступил от мин. Рогокюль спасли. Обожженные люди возвращались на корабли. Семенчук в одной руке тащил обгорелый бушлат, другой обнимал Купревича.
– Погуляли, – говорил он. – По травке.
– Бережок – что надо, – отвечал Купревич...
Скоро на «Припять» – приказ: мины брать.
«Самсону» – вытягиваться на Кассарский плес.
«Грому» – перетянуться на Куйваст и ждать.
Вот когда всем не стало хватать времени!
Пришла беда – отворяй ворота... Сразу семь германских эсминцев рвались на просторы Кассарского плеса, прикрытые от Соэлозунда крейсером «Эмден». «Генерал Кондратенко» и «Пограничник» ходили перед врагом на зигзагах; между отмелями качало растрепанные ветром голики вех – то черные, то красные. А канлодка «Грозящий», у которой осадка была меньше, чем у эсминцев, рванулась с лихостью прямо напересечку кайзеровским кораблям.
Командовал ею опытный кавторанг Ордовский-Танаевский. Отстранив гальванера, он сам прильнул к дальномеру: линзы выпукло приблизили к нему противника. Откачнулся в кресле и сказал:
– Пусть немцы залезут подальше, где фарватеры узкие. Там, между отмелей, имеются аппендиксы, как в слепой кишке: туда носом всунутся, а вылезать придется кормою...
Время: 16.25... Дистанция: 70 кабельтовых.
– Правым бортом – огонь!
В извилинах канала немцы запутались, как котята в клубке ниток. Отвечали они с большими недолетами. Но сзади германские миноносцы подпирал своей мощью, словно страхуя робких мальчишек, здоровенный дядька «Эмден» и гулко ухал калибром.
– Накрытие!.. Накрытие! – радовались на «Грозящем».
Два германских эсминца вильнули хвостами корм.
– Отбегались, – скупо заметил Ордовский-Танаевский.
Немцы спасались за дымовой завесой. Соэлозунд быстро заволакивало черной пеленой. От Куйваста спешил миноносец «Разящий», окрикивая все корабли подряд:
– Где пакет с немецкого самолета? Бахирев просит...
С борта «Кондратенко» перебросили пакет на «Разящий», и тот, преследуемый с моря вражескими снарядами, бодренько побежал на Куйваст.
Пять эсминцев противника наседали теперь на «Грозящего». Весь огонь врага пучком сошелся на канонерке. Минута, вторая, третья... Фарватер кончился, расширяясь, как воронка: из этого раструба канала немцы выскочили на плес.
– Ах, мерзавцы! Воевать они умеют...
Теперь из кильватера немцы быстро (очень быстро) перестраивались в строй пеленга. Дистанция боя часто менялась – от 40 до 60 кабельтовых. На разворотах противник, как правило, вставал всем бортом, давал частые залпы, а затем отскакивал назад... Стреляли немцы отлично, целик у них был прекрасно выверен, а залпы ложились кучно – горсткой.
Удар! «Грозящий» наполнился дымом, из кормы выхлопнуло огнем. Ордовский-Танаевский видел с мостика, как побежали с «минимаксами» в руках палубные матросы, забрызгивая пожар огнетушительной пеной. Первый покойник, крутясь руками и ногами, плюхнулся за борт канлодки, долго не хотел тонуть.
– Отставить! – приказали с мостика. – Мертвых не выкидывать, а складывать в баню... Мы их погребем с честью!
Второй удар. На этот раз – подводный. Броня канонерки выдержала, хотя от нее отскакивали куски, словно от раскрошенного бетона.
Еще удар, и кто-то дико закричал от боли...
– На этот раз хуже, – решили на мостике. Ордовский-Танаевский ждал, когда ветер разбросает густой дым над рострами.
Из этого дыма медленно проступали руины шкафута и вентилятор кочегарок, который продолжал работать, затягивая в кочегарки угарный газ взрыва и дым пожара. Катер отлетел за борт и повис на бакштовах, полузатоплен. Лежали ничком мертвецы, один матрос без ноги рывками полз по палубе, вскрикивая в шоке безумия:
– Не больно! Не больно? Не больно!..
