– И наверняка обстоятельно изучали высшую математику?..
– Еще в институте.
– И теорию математики?
– Да.
– А теорема Лапласа вам знакома?
– Да, – ответила она и поправила снисходительно: – Интегральная теорема Муавра – Лапласа.
– Вот, вот, – согласился Упоров. – Теперь я вижу, что вы все понимаете. Поэтому прошу ознакомиться с этим документом…
И он протянул ей заключение математико-статистической экспертизы,
Она быстро просматривала отпечатанные листы, а на лице ее опять появилось то выражение, которое Упоров увидел в тот день, когда она слушала магнитофонную запись показаний Екатерины Клементьевны Бекетовой. Хомина, казалось, смотрела сквозь листы далеко, далеко, в то будущее, которое неотвратимо ждет ее…
– Все правильно, – сказала она устало, положив заключение на стол.
– Значит, вам предстоит обратиться ко мне с заявлением о новом изменении ваших показаний?..
– А что делать? – пожала она плечами. И впервые за все время улыбнулась незло: – Вы умеете ставить других в нужные вам обстоятельства.
– Вот это вы преувеличили, Светлана Владимировна. В неловкие обстоятельства вы попадали по своей вине.
– Возможно, – согласилась она.
– Не возможно, а точно. Что касается меня, то я с самого начала хотел уберечь вас от этого.
– Да?
– А как же? Ведь иначе я бы не посоветовал вам прочесть ту статью в «Известиях». Помните?
– Помню.
– И название помните?
– «Катастрофа».
– Да, катастрофа…
Так они и расстались.
…Через несколько дней Упоров закончил следствие и, написав обвинительное заключение, передал дело в суд.
До дня суда он воздержался от ареста Пустынина, очень надеялся, что, несмотря на его косвенное соучастие в преступлении, его оставят на свободе, пусть с условным сроком наказания, но на свободе. От близких друзей он не скрывал этого. Ему не хотелось, чтобы маленькая дочь Хоминой, считавшая Пустынина своим отцом, лишилась обоих родителей сразу.
Но суд решил иначе. Во время его заседаний Пустынина взяли под стражу, и он получил наказание, также связанное с лишением свободы, хотя и неизмеримо меньшее, чем его жена.
Заключение научной экспертизы, проведенной по инициативе Ивана Петровича Упорова, было признано Генеральной прокуратурой объективным документом, а сама экспертиза официально включена в судебную и следственную практику. Выявленное им преступление повлекло за собой изменение действовавшей до той поры инструкции по порядку проведения ликвидации непроданных билетов денежно-вещевой лотереи.
Дело Хоминой, не имевшее прецедента, оказалось последним.
Других таких быть уже не может.
Может быть, поэтому его теперь знают еще и под другим названием: дело Упорова.
Вот так и закончилось математическое дело Ивана Петровича.
Позднее сослуживцы задавали Ивану Петровичу вопрос о том самом Максимове – кочегаре, который продал билет Хоминой. По делу он не привлекался.
– Не причастен он был к той краже, – объяснял Иван Петрович. – Я еще тогда понял это. Просто он раньше нашего Сгибнева нашел кошелек. Билеты и деньги, как припоминала Хомина, лежали в разных отделениях. Шилова вытащила только деньги, оставив впопыхах местному кочегару выигрыши. Но Максимов понял: воспользуйся он такой находкой – он подвергнет себя опасности. Вот и сочинил сказочку про своих ночных клиенток, которые якобы сделали ему подарочек. А здорово сочинил!
– Позволь, позволь, кошелек-то хоминский, это доказано!..
– Ну и что? Его могли раньше Максимова найти те самые барышни. Мы же их так и не знаем.
– Вы только что сказали: девиц Максимов выдумал.
– А если нет? Попробуйте придраться…
