Я ухватился за этот шанс, как за соломинку.
— О да, совершенно верно. — Тут я вынул из кармана плаща диск «Конформизм в одежде», который взял из отд.люд.рес., и помахал им перед носом верзилы. — Я работаю в МДИ, а это СЕКРЕТНЫЙ документ, который я должен изучить за один вечер по приказу начальства…
— Блын, — вымолвил верзила. — Я думал, «Рол-лынгов» новый дыск. Ладно, ребяты. Мочыте ехо.
Вся банда как один человек шагнула вперед.
— ПОГОДИТЕ! — завопил я. — Неужели мы не можем договориться по-хорошему? Верзила замер, оглянулся по сторонам.
— Ну, еслы он правда секретный…
Не успел я опомниться, как он вырвал диск из моих рук и прочел надпись на обложке. Я приготовился достойно встретить смерть.
Верзила выпучил глаза.
— Слушай… не вреш, твой началнык ф натуре заставляет тебя такое читат?
— Начальница, — поправил я.
Верзила швырнул диск мне на колени, попятился и обернулся к своим товарищам по банде. — Пуст едет, ребяты. Еслы мы ехо замочым, он с такой жызны толко рад будет.
Ткнув в одного из бандитов, он распорядился:
— Морыс, зажгы лампочку, а?
«Морыс» достал пульт дистанционного управления и переключил светофор на зеленый. Верзила обернулся ко мне:
— Валяй, шевелы педалямы, дуй отсюда. Ы шоб я не выдел твоехо тупохо лыца в моем раене! Та-кых засранцев, как ты, абворовывать — времени не напасессы!
Ох, никогда бы не подумал, что «Конформизм в одежде» спасет мне жизнь. Как-то даже унизительно. Но все же я предпочел счесть произошедшее своей победой и — завалял, зашевелил педалямы, дунул оттуда.
Двумя светофорами дальше меня подстерегли в кустах девочки из банды Тарзанок и отняли последние шесть баксов. Правда, взамен я получил две вкуснющие шоколадки.
— Привет, ма, это я! — алюминиевая дверь веранды, дребезжа, захлопнулась за мной. Я повесил плащ на гвоздь, вбитый в дверной косяк, примостил галоши на ящик со стеклотарой (конкретно — бутылками от пива «Бад») и пробрался к черной лестнице, осторожно лавируя между пакетами со сплющенными пивными банками, битым стеклом и прочим вторсырьем. Лоток Истеркиски просто вопиял о том, чтобы в нем сменили песок.
— Мама, ау?
На кухне ее тоже не было — что, правда, неудивительно: там я ее видел довольно редко. Я вырубил кофеварку, сгрузил окаменевшие остатки завтрака в раковину и залил чайник горячей водой — в надежде, что остатки смолы на его дне как-нибудь все-таки растворятся.
Я сунулся в столовую:
— Мама?
— Я слышала, как ты меня уже два раза звал, — донесся ее сахарный голос с той стороны коридора, из гостиной. — Прости, пожалуйста, но они только что объявили Ежедневный Двойной приз, и мне хотелось бы хоть один вопрос расслышать.
— Да, мамочка, — войдя в столовую, я подошел к встроенному буфету и начал разбирать наваленные на нем бумаги. Реклама, счета, реклама…
Я уже раскрыл рот, чтобы спросить маму, не принесли ли чего-нибудь еще, но благоразумно воздержался и вернулся к своим инфораскопкам. Счета, реклама…
О, июньский номер «Моделиста-железнодорожника»! Его я аккуратно свернул в трубочку и сунул в карман. (Можете назвать меня ходячим атавизмом — но я твердо решил, что откажусь от своего последнего бумажного журнала лишь в день, когда на рынке появится портативный Си-Ди-Ром проигрыватель с действительно высококачественным изображением, который не страшно брать с собой в ванную. Мой первый «ридмэн» погиб, свалившись с моих колен на кафельный пол. Ошибка эта меня многому научила, а еще больше (говоря о деньгах) отняла, так что повторять ее я не собираюсь).
В соседней комнате что-то стряслось. Вернее, стряслось в телеящике. Раздался разочарованный ропот толпы; мама грязно выругалась и вскрикнула: «Это Никсон был, дурачина!» Я направился к черной лестнице.
— ДЖЕ-Е-К! — завизжала мама. — От твоего компьютера у меня опять все на экране плывет!
Остановившись, я выразительно закатил глаза и подмигнул потолку:
— Не может быть, ма. Он даже не включен.
— Что? Нет, ты зайди ко мне. Посмотри, это же ужас! Ужас!
— Ладно, ма. — Я торопливо досчитал до пяти, вздохнул и, развернувшись на 180 градусов, поплелся в гостиную.
М— да-а. Мама во всем ее великолепии. Выцветшие волосы по-прежнему обесцвечены до сияющей, пошлой белизны; неуклонно полнеющие ягодицы продавливают ободранный кошачьми когтями диван — когда она встает, насиженный ею кратер не исчезает.
На левом подлокотнике — пепельница с надписью: «Кури, вспоминай Лейк-Тертл». В ней (а также вокруг нее) штабелями навалены жалкие трупы убитых сигарет.
Пол замусорен в том же стиле — целой коллекцией трубочек от конфеток «Тэб» (Отлично. На пиво она еще не переключилась.Пока). Левая рука вытянута вперед, как у фехтовальщика — только вместо рапиры пульт. Осуждающе глядя на 54-дюймовый, сверхплоский экран с рирпроекцией, мама переключает кнопки с быстротой и сноровкой, каким могут позавидовать даже счастливые двенадцатилетние владельцы «Супер- Мега-Нинтендо».
— Видишь! — обрушилась она на меня, — Видишь! Дерьмо какое-то показывает! Твой дядя Дейв, по доброте душевной, достал мне этот телевизор по очень сходной цене, и кабельное так хорошо ловилось, пока ты не начал дурью мучаться с этим своим…
Ох, мама, мама. Мне оставалось лишь покачать головой. Телевизор был подключен не к розетке кабельного ТВ, а к пиратской антенне-тарелке, стоявшей у нас на чердаке. Чудо еще, что он вообще работал — ну, чудо не чудо, а с кодами, шифрующими сигнал маминого любимого Хаббард-Ченнела, я уже пять лет воюю.
— Ладно, ма, сейчас погляжу; Может, выключишь его пока?
На выключение она не согласилась, но была так любезна, что убавила звук. Я откатил телевизор от стены, заполз за него и проверил провода.
Угу, как и следовало ожидать, Истеркиска опять перегрызла 300-омовый кабель антенны. Попытавшись вывернуть некий шуруп, я сломал ноготь. Взмолился к небесам о металлическом аналоге отвертки — и вспомнил, что с самой 21-й страницы у меня в кармане валяется антипротивопожарный «жучок». Тридцать секунд спустя антенна обрела первозданный вид.
— Ну а теперь как показывает, ма?
— А-а-а, — акнула она. — Все равно раньше лучше было.
— Ну, на лучшее не надейся — пока не разрешишь мне переделать его под 75-омовую проводку.
— И думать не смей! — Она бы выгнула спину дугой — если бы диванные пружины не мешали. — Твой
