только мы оказались на близком расстоянии от планеты, Альберт запрограммировался для разговоров со мной. В него перекачивали все, что узнавали о машинном разуме хичи, и когда я был готов к разговору с ним, он уже ожидал его.
Конечно, это не одно и то же. Альберт в трехмерном изображении на домашнем экране — гораздо более интересный собеседник, чем тот же черно-белый Альберт на плоском экране Неба хичи. Но пока с Земли не поступило новое оборудование, это было все, чем я располагал. Правда, Альберт устраивал меня и в таком варианте.
— Приятно снова увидеть вас, Робин, — благожелательно проговорил он, тыча в мою сторону черенком трубки. — Вероятно, вы догадываетесь, что у меня есть для вас миллион сообщений?
— Подождут. — Я и так уже получил не меньше миллиона, во всяком случае, так мне казалось. В основном в них сообщалось, что все на меня разозлились, но потом все-таки обрадовались нашему возвращению, а также что я снова очень богат. — Я хочу прежде всего услышать то, что ты сам хочешь сообщить мне.
— Конечно, Робин. — Он постучал трубкой по ладони, внимательно разглядывая меня. — Ну что ж, — менторским тоном начал он, — вначале технология. Мы знаем общую теорию двигателя хичи и начинаем чуть-чуть разбираться в радио-быстрее-света. Что касается информационных цепей Мертвецов и всего прочего... — Альберт слегка померцал и сообщил: — ...госпожа Лаврова-Броудхед на пути к вам. Я думаю, что и здесь нас ждет очень быстрый прогресс. Очень скоро несколько экипажей добровольцев отправляются на Пищевую фабрику. Мы совершенно уверены, что сможем контролировать и ее, а потом она будет переведена на более близкую орбиту для изучения. Мне кажется, что очень скоро мы сможем создать точно такую же. Вероятно, более мелкие подробности новых технологий вас сейчас не интересуют?
— Нет, — ответил я. — Во всяком случае, не сейчас.
— Тогда, — продолжил он, кивая и заново набивая трубку, — позвольте мне высказать несколько теоретических соображений. Прежде всего это вопрос о черных дырах. Мы не теряли времени зря и очень точно определили координаты местонахождения черной дыры, в которой находится ваша подруга Джель-Клара Мойнлин. Я считаю, что существует реальная возможность послать туда корабль и что он долетит без серьезных повреждений. Возвращение, однако, совсем другое дело. В поваренных книгах хичи мы нигде не нашли рецепта, как извлечь что-нибудь из черной дыры. В теории — да, мы сильны. Но если кто-то хочет перейти от теории к практике, требуются серьезные исследования. Очень длительные исследования. Я не стал бы легкомысленно обещать хоть каких-то результатов, скажем, в ближайшие несколько лет. На это понадобятся скорее десятилетия. Я знаю, — проговорил он, состроив сочувственную мину, — что для вас это самый животрепещущий вопрос, Робин. Но он также очень важен и для всех нас. Под всеми я подразумеваю не только человечество, но и компьютерный разум.
Я никогда не видел его таким серьезным и невольно поддался его гипнотическому влиянию.
— Видите ли, — продолжал Альберт, — конечная цель артефакта Неба хичи тоже установлена. Разрешите показать вам изображение?
Вопрос был риторический, поэтому я не ответил, а Альберт не стал ждать. Он уменьшился и перебрался в угол плоского экрана, на котором появилась картинка. На ней белело что-то очень похожее на любительски изображенный турецкий полумесяц. Картинка выглядела совершенно не симметричной. Полумесяц находился в одной половине экрана, тогда как все остальное пространство оставалось угольно-черным , если не считать нескольких неправильных полосок света, выступавших из рогов полумесяца и соединявшихся в туманный эллипс.
— Жаль, что вы не можете видеть это в цвете, Робин, — с искренним сожалением проговорил Альберт из своего угла. — Свечение не белое, а скорее нежно-голубое. Объяснить вам, что вы наблюдаете? Это всего лишь материя на орбите вокруг очень большого объекта. Материя слева от вас, которая приближается к нам, перемещается достаточно быстро, чтобы испускать свет. Материя справа, которая от нас удаляется, движется относительно нас гораздо медленнее. Мы видим, как материя превращается в излучение, втягиваясь в исключительно большую черную дыру, расположенную в центре нашей Галактики.
— Мне казалось, что скорость света не относительна! — выпалил я.
Альберт снова занял весь экран.
— Да, Робин, но орбитальная скорость материи, производящей свет, относительна. Изображение взято из архивов Врат, и до недавнего времени местоположение этого объекта не было установлено. Но сейчас стало ясно, что это буквально сердце Галактики.
Альберт замолчал, набивая трубку и пристально глядя на меня. Ну, не совсем так. Все-таки небольшая разница во времени сказывалась, и когда я передвигался, взгляд Альберта на какое-то мгновение еще был устремлен туда, где я только что находился. Это немного действовало мне на нервы.
Я не торопил его, а он и не спешил. Закончив набивать трубку, Альберт закурил и наконец произнес:
— Робин, я частенько мучаюсь от непонимания, какую именно информацию вам сообщать. Когда вы задаете конкретный вопрос, тогда другое дело. Относительно предложенной вами темы я буду говорить, пока вы слушаете. Если вы спросите, что я думаю по данному вопросу, я могу сказать, чем это, возможно, является, и даже предложить гипотезу, когда это соответствует моей программе. Госпожа Лаврова-Броудхед написала довольно сложную нормативную инструкцию для принятия такого типа решений. Но если упростить ее, она сводится к простенькому уравнению. Обозначим ценность гипотезы буквой «V», а вероятность ее справедливости — буквой «Р». Если я заключаю, что сумма V+Р равна по крайней мере единице, тогда я должен сообщить гипотезу и делаю это. Но вы не представляете, Робин, как трудно получить количественное выражение «V» и «Р»! В данном случае я вообще не имею возможности определить вероятность, то есть «Р». Хотя важность этой гипотезы необыкновенно велика. Во всех смыслах она может рассматриваться как бесконечно большая.
К этому времени я уже начал безбожно потеть. Насколько я знаю программу Альберта, чем дольше он готовится к сообщению, тем меньше оно мне нравится.
— Альберт, — сказал я, — к дьяволу отговорки! Говори.
— Конечно, Робин, — как всегда согласился он, кивая, но не желая, чтобы его торопили. — Но позвольте мне сказать, что это предположение не только удовлетворяет современным астрофизическим представлениям о законах вселенной, правда, на довольно сложном уровне, но и отвечает на ряд других вопросов. А именно, куда направлялось Небо хичи, когда вы повернули его, а также куда исчезли сами хичи. Прежде чем сообщить вам, что я по этому поводу думаю, должен напомнить следующие пункты. Во-первых, числа, которые Крошечный Джим называл чертовыми. Это количественные величины, в основном из так называемых безразмерных, потому что они одинаковы во всех измерительных системах. Соотношение массы протона и электрона. Дираково число, выражающее разницу между электромагнитными и гравитационными силами. Константа Эддингтона для тонкой структуры материи. И так далее. Мы определили эти величины с большой точностью. Но мы не знаем, почему они таковы. Почему константа тонкой структуры материи — сто тридцать семь, а не, скажем, сто пятьдесят? Если бы мы до конца понимали астрофизику, если бы у нас была завершенная теория, эти числа были бы следствием теории. У нас хорошая теория, но чертовы числа из нее не выводятся. Почему? Может ли быть, — серьезно спросил он, — что эти числа случайны?
Альберт помолчал, попыхивая трубкой, потом поднял два Пальца и продолжил:
— Во-вторых, принцип Маха. Здесь тоже заключена проблема, но, может быть, более легкая. Мой покойный предшественник, — проговорил Альберт и немного померцал, вероятно, чтобы заверить меня, что с ним справиться легче, — так вот, мой покойный предшественник подарил нам теорию относительности, которую обычно понимают довольно примитивно: все относительно, кроме скорости света. Когда вы дома, Робин, на Таппановом море, вы весите примерно восемьдесят пять килограммов. Можно сказать, что это мера того, как вы и планета Земля притягиваете друг друга. Другими
