Уиллоу снова вздохнула и подошла к Брэнду.
– Простите меня, – прошептала она.
Брэнд молчал. Уиллоу положила руки ему на плечи и тотчас же почувствовала, как напряглись его мышцы. Жар, исходивший от его тела, казалось, обжигал ладони.
– Не думала, что так оскорблю вас своим поступком. Пришла эта ужасная телеграмма – и я забыла обо всем… Все было как в тумане. Помню только, что засунула в сундучок несколько платьев, наняла коляску и помчалась на станцию. Не успела даже рассказать о случившемся. Ох, я так виновата!
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Брэнд наконец заговорил.
– Знаете, что огорчило меня больше всего? – спросил он, пристально взглянув на Уиллоу.
Руки ее соскользнули с его плеч, и в тот же миг Брэнд крепко прижал ее к себе.
– То, что ни разу вы не упомянули о своем брате, – продолжал он. – Да, я понимаю, при такой службе, как у вас, нельзя быть откровенной с людьми. Приходится выдумывать разные истории – поиски пропавшего брата Джереми и прочее… Но после того как мы стали близки… Не понимаю, почему в наших беседах вы никогда не упоминали про Эрика. А сколько было у нас долгих бессонных ночей! Я успел рассказать о каждой из пяти сестер, об их мужьях; о тринадцати племянниках и племянницах. А вы… Вы говорили о своем детстве… Или мне только казалось, что говорили? Невольно начинаешь сомневаться.
Брэнд взглянул на Уиллоу с таким выражением в глазах, что она невольно вздрогнула.
«А ведь он прав», – промелькнуло у нее. Действительно, те короткие рассказы о детстве, в сущности, не имели ничего общего с реальностью. Выдуманные истории о безоблачном детстве так прочно вошли в ее сознание, что она сама почти поверила в них. Даже губы не облизывала, когда рассказывала.
А времени, чтобы придумать себе свой маленький сказочный мир, было хоть отбавляй. В том мире было все – и счастливая дружная семья, и заботливые родители, и прелестный двухэтажный домик, выкрашенный белой краской, и повариха с горничной, и отдельная комната с уютной мягкой кроваткой, а вовсе не соломенный тюфяк.
– Те истории… Я их сама сочинила.
Тупая боль сдавила сердце Брэнда. Резко отстранившись от Уиллоу, он вцепился в спинку детской кровати. Вцепился с такой силой, что костяшки пальцев побелели.
– Да, я сочинила их, но… не собиралась лгать вам, – пробормотала Уиллоу.
Губы Брэнда кривились в язвительной усмешке. Опять ложь! Ложь преследовала его с самого первого дня знакомства с Уиллоу Хейстингз.
– Истории о счастливом детстве… они были немного приукрашены. Уверена, на моем месте вы, наверное, говорили бы то же самое, – добавила она с вызовом в голосе.
Брэнд молча смотрел на Уиллоу. Правда, в его взгляде не было прежней язвительности. В его глазах появилось сострадание.
– А теперь… Теперь вы могли бы рассказать мне правду? Обо всем… О детстве; о брате… о себе.
– Неужели вам интересно? – удивилась Уиллоу.
У Брэнда, судя по его рассказам, было счастливое детство. Семья не бедствовала, родители и дети относились друг к другу с уважением, и все казалось таким очаровательным, таким милым… Неужели ему захочется узнать, что детство бывает другим?
Однако Брэнд упорствовал.
– Да, уверен, что мне интересно, – заявил он. Уиллоу вздохнула и, немного помолчав, чтобы успокоиться, начала свой рассказ.
…Вот маленькая девочка забилась от страха в угол кухни, крепко обняв свою единственную куклу Клементину. Отец снова бьет мать. За что? Она никогда этого не знала. Побои стали таким привычным явлением, что не было смысла задумываться об этом…
Она рассказала о том, как пьяный отец среди ночи врывался в дом, как наутро с трудом открывал глаза, как лишился работы и не мог никуда устроиться…
Рассказала о том, как мать несколько раз была беременна и не могла выносить плод. Рассказала о боли, слезах и о родах, вскоре после которых матери не стало. А маленький Эрик родился таким красивым, розовым и… безнадежно больным. Почти сразу же после родов пожилой доктор отвел отца в сторону и сообщил, что мальчик болен. С тех пор отец даже близко к Эрику не подходил.
Мать умерла. И хотя Уиллоу было тогда всего четырнадцать лет, все заботы по воспитанию маленького брата легли на ее плечи. Пришлось на несколько лет бросить школу. А потом, когда Эрик немного подрос и его можно было оставлять на попечение соседки-вдовы, она ночами просиживала над книгами, чтобы нагнать остальных учеников, поскорее закончить школу и найти работу.
Во рту у Уиллоу пересохло, и она, прервав рассказ, налила себе стакан воды. Потом рассказала о годах юности, о знаменательной встрече с Алленом Пинкертоном, предложившим ей службу в агентстве, и о романе с Робертом. На сей раз Уиллоу не утаила ничего. И она впервые, не смущаясь, сказала Брэнду о своих чувствах к нему. Да, он оказался именно тем мужчиной, о встрече с которым можно было только мечтать. И если бы обстоятельства сложились иначе – ох, если бы! – она с величайшей радостью приняла бы его предложение и стала бы его женой.
– Но мы ничего не можем изменить, – со вздохом закончила Уиллоу. – Так что лучше вам не тратить зря время.
Брэнд долго вглядывался в ее лицо, будто видел впервые. Уиллоу потупилась; ей стало не по себе от этого пронзительного взгляда.
– Теперь я знаю о вас все или почти все, – заговорил наконец Брэнд. – И я заявляю, что намерен во что бы то ни стало жениться на вас.
Во время беседы Уиллоу с Брэндом отошли от кровати и не заметили, что мальчик проснулся. Лишь его
