Когда они прощались друг с другом, толпа на мгновение утихомирилась, и наступила минута мертвой тишины. Затем манифестанты с новой силой принялись выкрикивать лозунги.
— Он теперь навсегда будет зависеть от аппарата искусственной почки?
Надломленный голос Клаудии выдавал ее истеричное состояние, пришедшее на смену приступу ярости. Только что доктор Касти сообщил ей, что всю оставшуюся жизнь Лука должен три раза в неделю проходить процедуру очищения крови.
— Но я же не сказал, что навсегда, — попытался успокоить ее Касти. — Ваш муж молод, он в отличной физической форме. Он будет одним из первых кандидатов для трансплантации почки, однако, пока мы не найдем подходящего донора, ему придется приходить на диализ.
За уверенной интонацией, с какой доктор произносил эти слова, угадывалось желание избежать подробных объяснений, но, увы, обстоятельства вынуждали его аргументировать диагноз. Касти старался обращаться именно к Клаудии: молчаливое присутствие Марко смущало его.
Как и все в больнице, он прочел статью в «Воче», посвященную ситуации в подвальных помещениях, и знал, что ее автор сейчас находится перед ним. Ему совершенно не хотелось, чтобы его доброе имя как-то упоминалось в связи с очередной историей о махинациях с наркотиками в операционных. Нефролог был сыт всем этим по горло, тем более что не чувствовал себя виновным в происходящем. Касти даже с удовольствием поблагодарил бы Марко. Ведь в больнице все знали об ужасах, творящихся в подвалах, но сотрудникам приходилось мириться с ними. И вот наконец-то один из журналистов забил тревогу. А теперь он, Касти, именно ему должен сообщить, что его брат приговорен к пожизненному диализу.
— Пересадка почки? — Отчаяние Клаудии не знало границ. — Либо пересадка, либо диализ?..
Слова, которые она сама сейчас бессмысленно повторяла, не доходили до ее сознания. Они приехали в больницу с мужем, потому что он испытывал боль, и вот теперь ей говорят, что безнадежно разрушены его здоровье и все их надежды, что отныне он навсегда зависит от аппарата. Его болезнь настолько серьезна, что только чья-то чужая смерть может помочь мужу вернуться к некоему подобию нормальной жизни. Клаудия привыкла играть с Лукой в теннис, кататься вместе с ним на велосипедах и сейчас не могла ни смириться с услышанным приговором, ни представить себе, как сообщить об этом Луке.
Она обернулась и посмотрела на Марко. Но он был еще меньше готов к этой страшной новости. Марко застыл у стены, не прислоняясь к ней, и казалось, что от малейшего движения он может потерять равновесие и упасть.
Стоявший чуть позади Касти пытался утешить себя мыслью, что для пациента он сделал все, что мог.
Он спас его, но окончательно вылечить Луку не в его силах.
— Послушайте меня, синьора, — начал он как можно мягче. — В правой почке у вашего мужа — врожденное злокачественное образование. По-видимому, он не знал об этой патологии. В больницу он поступил с серьезной травмой левой почки. Если бы ее не удалили, он бы уже умер, но, к счастью, операция прошла успешно. Мы должны быть рады тому, что его все же спасли. К сожалению, сейчас мы узнали, что правая почка недоразвита и к тому же опущена в подвздошную область, поэтому она функционирует только на двадцать процентов. Ваш муж сказал мне, что в детстве страдал от приступов аппендицита. Предполагаю, что это были симптомы опухоли в почке, к сожалению, проигнорированные. Чтобы организм нормально выполнял экскреторные функции и чтобы избежать интоксикации, его необходимо подключать к искусственной почке. А в перспективе можно рассчитывать на пересадку органа.
— Но почему вы сразу не обратили внимание на это образование в правой почке? — Голос Марко доносился как будто со дна глубокой пропасти. Касти глубоко вздохнул, его живот раздулся и сдулся, словно резиновый мячик.
— Вероятно, я что-нибудь не так объяснил. — Он уже терял терпение. — У вашего брата произошло сильное кровотечение в месте расположения почки, и брюшная полость была закрыта из-за давления крови. Без проведения нефрэктомии он был бы уже мертв. По причине срочности операции хирурги не имели возможности проконтролировать состояние правой почки. Но даже если бы они знали о злокачественном образовании, им все равно пришлось бы удалить левую почку.
— Да, да, я понимаю, я понимаю, — притворилась Клаудия, не желая мириться с неизбежным.
— За все, что касается лечения, можете не беспокоиться, — продолжил нефролог, по-прежнему обращаясь к Клаудии. — Сейчас самое важное — сообщить пациенту о его положении. Мы не имеем права скрывать от него диагноз. Вы хотите, чтобы я сам объяснил ему ситуацию, или желаете при этом присутствовать?
— Благодарю вас. — Клаудия горько улыбнулась. — Если вы не против, сначала поговорю с ним я. По крайней мере чтобы его подготовить. Брат мужа тоже пойдет со мной.
Марко внезапно вышел из охватившего его оцепенения.
— Да, безусловно, — сказал он и добавил, протянув руку доктору: — Благодарим вас за все.
— Да нет, это я должен быть вам благодарен, — возразил Касти. — Своей сегодняшней статьей вы много сделали для нашей больницы. Я считаю, что теперь все мы, ее сотрудники, в какой-то степени ваши должники.
Марко удивило заявление врача.
— Думаю, у нас еще будет возможность поговорить об этом, — сказал он, обнимая Клаудию за плечи.
— Да, пожалуй, — махнул рукой Касти.
Марко и Клаудия направились к палате Луки, обдумывая про себя значение слова «диализ». Они понимали весь ужас произошедшего, но истинный смысл его дойти до них все-таки не мог. Между аппаратом и человеком устанавливается психологическая зависимость, она рабски подчиняет его себе, крадет у него время. Они еще не знали о том, насколько устает организм от медленного накопления продуктов катаболизма и как изнуряет больного их выведение. Лука тоже еще ничего не знал об этом. Для него слово «диализ» пока обозначало лишь болезненную медицинскую процедуру, предписанную врачами, но никак не трагическую безысходность. Это испытание ему еще предстояло пройти.
Ни Марко, ни Клаудия не могли смириться с мыслью, что Лука теперь навсегда прикован к больнице. Обнявшись, они едва не плакали от невозможности найти слова, чтобы объяснить ему это.
Паоло Мормино долго шел по узким улочкам исторической части города. Расстояние между стоящими на противоположных сторонах улиц средневековыми зданиями на земле достигало десяти метров, при этом они почти соприкасались крышами, и из окон четвертого этажа можно было запросто заглянуть в кухню дома напротив и даже сосчитать вилки и ножи в открытом ящике стола.
Мормино подошел к одному из таких красивых кирпичных зданий, пешком поднялся на четвертый этаж — лифта тут не было — и вставил ключ в бронированную дверь. Лестница дома была обшарпанной и темной, украшением ей служили оббитая со стен штукатурка и наполовину разрушенные крутые ступени.
Оказавшись в квартире, Паоло прошел через гостиную на балкон, в один миг забыв о гнетущем чувстве клаустрофобии, охватившем его на лестнице. Возвращаясь домой, он всякий раз первым делом выходил на крошечный балкончик, с трудом вмещавший двух человек, и любовался почерневшими от времени крышами. Оглядываясь вокруг, Мормино снова и снова отмечал, что новая черепица на обновленных крышах разрушает очарование. Перед ним простиралось безбрежное море кирпично-серого цвета, в котором местами проблескивали красные пятна. Он погрузился в путешествие во времени, разглядывая башни, то здесь, то там возвышающиеся над домами. В прежние времена они были символом денег и власти семей, которые их возвели. К счастью, некоторые башни выстояли, их не уничтожило время, не разрушили войны и бомбардировки. Они пережили упадок и основателей семей, и их потомков. Башни эти скрыты от глаз прохожих, и они открываются только тем, кто может позволить себе глядеть на город с верхних этажей.
Мормино занимал эту квартиру уже около года и хотел бы здесь остаться. Хозяин знал о профессии своего квартиросъемщика и продолжал едавать ему помещение по цене, смехотворной для города, втайне надеясь, что своего хозяина полицейский станет проверять разве что в самую последнюю очередь.
Пытаясь на глазок измерить зеленый купол далекой церкви, Паоло еще раз вернулся мыслями к
